— А я-то что? Я ничего и не говорил… — тот прятал голову в руках, пытаясь защитить от ударов лицо.
— Ветер дул, ветер дует, ветер будет дуть всегда! — Жириновский сел на Немцова сверху и принялся топить его в грязи. — А такие наймиты, такие враги народа как вы просто мутят воду, потому что надеются однажды сами оседлать наши воздушные шары…
— По итогам зрительского голосования победил Владимир Вольфович Жириновский! — Богов схватил Жириновского за пятерню со сбитыми в кровь костяшками. — Борису Немцову засчитывается поражение! — он пнул ойкнувшего политика.
— Еще поживешь, — шепнул ему Внутренний Голос.
— Спасибо вам! — крикнул Богов. — Спасибо всем, кто смотрел эту передачу! Воздуха хватит на всех! Дышите глубже!
— Всем спасибо! — прогундосил на всю студию режиссер. — Эфир окончен.
Богов, изможденный, но абсолютно счастливый, присел на краешек ринга и закурил. Подошел Иванов, ласково потрепал его по загривку.
— Двенадцать с половиной процентов. Доля тридцать. Пятьдесят тысяч звонков в Доминиканскую республику, твой интерес учтен.
Богов устало улыбнулся, развел руками.
— Слышь, Владимир Петрович, че-то он не дышит, — рабочий попинал лежащего лицом в грязи Немцова.
— Черт, увлеклись… — Богов почесал в затылке. — Но зато какие цифры… — он зажмурился и затянулся глубоко, как после оргазма.
* * *
«Прослушайте прогноз погоды на завтра, 1 июня 2008 года. В Москве будет солнечно, температура — днем плюс двадцать, ночью плюс пятнадцать градусов. На всей территории России завтра будет дуть сильный западный ветер. Ветер будет дуть и всю неделю…»
— Ветер теперь будет дуть всегда, — подмигнул себе в зеркало заднего вида Богов и переключил радио на музыку.
— Ничтожество! — взвизгнула Наташка.
Антон машинально пригнулся. После трех сорокапятидневных командировок в Чечню опасность он чувствовал спиной: тело реагировало независимо от сознания, с солидным опережением.
Граненый стакан ударил в стену прямо над его головой, взорвался стеклянной крошкой, хлестнул Антона по щекам и градом осыпался на пол. Антон разогнулся, стряхнул стекло с лаконичного мужского бутерброда — докторская на бородинском — и непоколебимо харкнул.
— Ничего, ничего ты не можешь! — вопила она.
От Наташкиного фальцета выла тихонечко пыльная посуда в серванте, согласно покачивала головой фарфоровая собачка на полке в коридоре и ползли вниз по холодильнику неказистые магниты с названиями городов: «Сухуми», «Кисловодск», и даже самодельный «Грозный».
Когда у Наташки перехватывало дыхание, и она с хрипом набиралась воздуху на следующий заход, паузу заполнял вкрадчивый бубнеж занявшего господствующую высоту кухонного телевизора. На заросшем жиром экране мелькали откормленные лица; кажется, шла вечерняя аналитическая программа.