«— Действительно ли были такие намерения?
— Нет, не думаю. <…> Ведь вы первые напали, правда? Не Советский Союз первым напал на Германию, а Германия напала первой! Мне говорят, будто бы есть такая речь Сталина, в которой говорится, что если Германия не нападет первой, то это сделаем мы. Я никогда не слыхал ничего подобного! Никогда не слыхал! Никогда не слыхал! Это я могу сказать. Я не знаю».[288]
Можно ли с легкостью проигнорировать слова Джугашвили, так же как Вишлев предлагает не принимать во внимание заявления Бартенева, Мазанова или власовцев?.. Конечно, нет. С точки зрения автора, содержание конкретных показаний в первую очередь было обусловлено не столько личным отношением того или иного военнопленного к сталинской социально-экономической модели, а сколько его осведомленностью, должностными обязанностями и частным видением реальной обстановки, складывавшейся на месте службы в мае — июне 1941 г. Индивидуальные взгляды (в том числе «антисоветские») играли здесь второстепенную роль. В этой связи интересно узнать, что же в действительности рассказывали разные участники власовского движения на протяжении военных и послевоенных лет о состоянии армии, сталинских планах и намерениях в 1941 году?
Ответ на поставленный вопрос выглядит неоднозначным.
Начнем с того, что Хоффманн и Вишлев упустили из виду еще одного очевидца — генерал-майора В. Ф. Малышкина, бывшего начальника штаба 19-й армии (I формирования) Западного фронта.[289] Немецкий дипломат Г. Хильгер встретился с ним 24 января 1943 г. в особом опросном лагере I (Кенигсбергского) военного округа в Летцене. Свою версию Малышкин изложил уже после заявлений Наумова и Крупенникова, но почти за полгода до показаний Мазанова. В 1938–1939 гг. комбриг Малышкин был репрессирован органами НКВД, затем освобожден и реабилитирован. Василий Федорович, в отличие от генерала Крупенникова, на банкете вечером 5 мая 1941 г. не только присутствовал лично, будучи старшим преподавателем Академии Генерального штаба, но и записал основные тезисы сталинских выступлений по ходу застолья. К моменту знакомства с Хильгером Малышкин уже давно и достаточно эффективно сотрудничал с противником. Встреча в Летцене принципиально в его судьбе ничего не меняла, и «понравиться гитлеровцам», как о том писал Вишлев, секретарь фиктивного Русского комитета уже не стремился. Однако за весь предшествующий период пребывания генерала Малышкина в плену (октябрь 1941 г. — декабрь 1942 г.) никого из немцев, кроме Хильгера, не заинтересовали субъективные воспоминания о полузабытом московском банкете. К сожалению, автору пока не удалось установить, каким образом отчет Хильгера о беседе с Малышкиным зимой 1943 г. отложился именно в документах Следственной части Главного управления контрразведки «СМЕРШ» (МГБ).