Этот своевольный поступок мог быть заглажен только глубоким раскаянием. На следующее утро отец Жирар вошел к ней в комнату и, начиная свое поучение, сказал: "Правосудие Божие требует за то, что вы не позволили облечься в его дары, чтобы вы разделись и получили очищение; без сомнения, вы заслуживаете, чтобы весь свет был свидетелем этого, но милосердный Господь разрешил видеть это только мне и этой стене, которая не может говорить. Как бы то ни было, дайте мне клятву в вашей верности, что вы не выдадите тайны, потому что открытие ее грозит гибелью нам обоим". Девица Кадир, как упоминается у нескольких писателей, подчинилась дисциплине, как он этого желал, а что последовало дальше - читатель может дополнить собственным воображением. Все это время у матери Кадир не явилось ни малейшего недоверия к святости отца Жирара, и она даже рассердилась на своего сына, когда он намекнул ей, что здесь происходит что-то странное. Невозможно описать подробно всего, что произошло между отцом Жираром и Кадир; продолжительный осмотр ее ран, постоянные его поцелуи и повторение дисциплины иногда без всякой провинности с ее стороны - все это представляло только часть
системы Жирара, а были еще другие поступки, гораздо более грубые и возмутительные.
Чтобы избежать последствий этого духовного единения, Жирар под разными предлогами заставлял девушку пить напиток его собственного изготовления, и несмотря на то, что она была очень слаба, отсоветовал ей дать осмотреть себя доктору. Он решил, что необходима перемена условий, и для безопасности и удобства с необыкновенной ловкостью устроил так, что девица Кадир поступила в монастырь в Оллиуле, где ее приняла сама настоятельница, причем ее родственники дали свое полное согласие на то, чтобы Кадир сделалась монахиней. Благодаря этим обстоятельствам, она была благосклонно принята в монастыре, и две недели после этого отец Жирар еще не посещал ее. По истечении этого времени он имел свидание с настоятельницей, у которой попросил разрешения видеться и переписываться со своей ученицей. Большая часть его писем была уничтожена, но те, которые сохранились, раскрывают целую систему самого утонченного молинизма, к которому прибегал этот иезуит для обольщения несчастной девушки.
В то же время он писал письма совершенно другого рода, которые попадали в руки настоятельнице и, как это и имелось в виду, убеждали ее в чистоте намерений почтенного отца. Однако один его поступок возбудил подозрения. Он имел смелость в присутствии других монахинь осведомиться о физическом состоянии девицы Кадир, спросив ее, много ли она потеряла крови недавно.