— Доска! — раздался полный отвращения голос. — даже дать нормально не можешь!
Потом руки отпустили, и я приоткрыла один глаз, на мгновение, заметив опавший член. Толик застегнул ширинку, а минутой спустя захлопнул дверь.
Лишь по прошествии нескольких долгих минут я натянула на себя покрывало и уселась в уголке кровати. Меня душили слезы от такого обращения, но одновременно и смех, от увиденного мною результата. А когда пришла мама я уже спала, устав ото всех переживаний.
На следующий день я позвонила Елени и рассказала ей обо всем: о сексе и о грубости Толика, о моем нежелании и мыслях о расставании. Ответом несколько секунд было молчание, а потом серьезный вопрос:
— Ты уверена?
— Не бывает абсолютной уверенности, — возразила я.
— Тогда хотя бы на сколько процентов?
— На девяносто пять.
— Я думала ты ответишь на девяносто девять и девять. Значит, есть сомнения. Я думала ты твердо решила.
— Сомнения, конечно, есть, — подтвердила я. — Но не такие большие, как кажется. Обычные сомнения. Двух вариантов быть не может.
— По-моему, у тебя есть эти два варианта. Быть или не быть? — не согласилась Елень.
— Цитируешь классиков. "Быть"? Такой вариант не предусмотрен в инструкции по применению.
— И все-таки ты уже решила, — закончила Ленка. — Зачем тогда было звонить мне?
— Решила узнать твое мнение.
— Зачем? Оно и так тебе известно. При любом раскладе я поддержу тебя, скажи только одно — жалеть не будешь?
— Может, буду, может, нет. Кто знает. Второй вариант более вероятен. Героиновую зависимость ещё пока никто не отменял.
— Тоже верно, — вздохнула подруга.
Несколько минут мы помолчали, а потом я положила трубку. От разговора с Еленью стало ещё хуже.
Настя заплакала в колыбели и я пошла греть молоко. Через несколько минут она уже причмокивала смесью из бутылочки, придерживая её двумя ручками. Когда в бутылочке не осталось ни капли, дочка отпустила её и взглянула на меня своими ясными синими глазками, словно хотела что-то сказать. Я поставила бутыль на пеленальный столик и взяла её на руки.
— Эх, малышка! Какая же твоя мама дура! Сначала верит твоему папе, а потом отдается чужому дяде. Да и какая из меня ещё мама! Сама большой ребенок. Ведь о тебе заботится бабушка. Милый кисеныш, как же нелегко твоей мамочке. Как же мне нелегко. Ты ведь совсем кроха и меня наверное не понимаешь, — я замолчала, убирая с пеленального столика бутылочку и кладя туда Настьку. Подгузник хорошая вещь, но и его менять нужно каждые три часа. — Вот и сейчас остались мы без папы. Твоя дурочка-мама даже не знает где он, а твой папочка и не ищет её. Разонравились видно мы ему. Нашел он в своем городе наверное пофигуристей, и покрасивей, с ногами от ушей и попой как у Перис Хилтон. Ну ничего, мы прорвемся.