Джейн зажмурилась от яркости первой мощной вспышки. Небо на юге беззвучно полыхнуло алым. Бесформенное марево на миг поглотило здания, но они тут же проступили вновь, уже мертвые, видимые словно через искажающее стекло. Секунду, десятую долю секунды спустя они исчезли навсегда, а на их месте, как на тысяче кинопленок, бурлило яростное кровавое месиво.
И тишина, мертвая тишина вокруг.
Мать Брюса вышла во дворик и, прикрыв глаза ладонью, встала рядом. На ней было новое голубенькое платье. Локоть касался локтя Дженис. Они стояли и смотрели, как пожирает синеву кровавый клубящийся гриб. Над краем гриба поднялся дымок — бордовый в лучах уходящего солнца — и тут же втянулся внутрь. Алое сияние слепило глаза, но Дженис не отводила взгляда. По щекам текли горячие ручьи, а она упрямо смотрела на юг.
— Что это? — спросила мать Брюса. — Если это шутка, то весьма безвкусная…
— Это бомба, — ответила Дженис и не узнала собственного голоса, пришедшего словно из другой жизни, с живых пастбищ у Хартфорда.
Алый гриб пузырился черными волдырями, постоянно менявшими его жуткие очертания: вот кот, вот собака, а вот Бобо — адский клоун гримасничает над тем, что когда-то было Нью-Йорком, а теперь стало плавильным горном.
— Ядерная бомба. И очень мощная, не какая-нибудь убогая карманная моделька…
Шлеп! Жар залил половину лица, слезы брызнули из глаз, голова дернулась. Мать Брюса залепила Дженис крепкую пощечину.
— Не смей так шутить! — приказала она. — Нашла над чем смеяться!
Во дворик высыпали смутные фигуры. То ли зрение Дженнис повредила вспышка, то ли тучи закрыли солнце.
— Что за безвкусная ШУТКА! — На последнем слове голос сорвался на визг.
— Это спецэффекты, иначе мы услышали бы… — начал кто-то.
И тут их настиг звук: как будто громадный валун катился, набирая скорость, по склонам бездонного каменистого ущелья. В окнах на южной стороне дома задрожали стекла, стремительная птичья эскадрилья взмыла с веток. Гул, словно нескончаемый сверхзвуковой хлопок, заполнил все вокруг.
Дженис видела, как бабушка Брюса бредет к гаражу — зажав уши ладонями, опустив голову, согнув спину, выпятив зад — ни дать ни взять, дряхлая ведьма в изгнании. На спине у нее что-то болталось, и Дженис не удивилась, разглядев, насколько позволяли остатки зрения, слуховой аппарат.
— Я хочу проснуться, — требовательно и капризно протянул кто-то рядом. — Дайте мне проснуться! Хватит уже!
Там, где девяносто секунд назад был Нью-Йорк, торжествующе клубясь, высился темно-багровый ядовитый гриб, прожегший дыру в этом закате, во всех закатах, которым никогда уже не случиться.