Она была уничтожена, - наступило молчание.
"Прошло с полчаса37 - я хотел чашу выпить до дна и сделал ей несколько вопросов: она отвечала. Я чувствовал себя раздавленным; дикие порывы мести, ревности, оскорбленного самолюбия пьянили меня. Какой процесс, какая виселица могли устрашить - жизнь свою я уже не ставил ни в грош, - это - одно из первых условий для дел страшных и безумных. Я ни слова не говорил, - я стоял перед большим столом в гостиной, сложа руки на груди... лицо мое было, вероятно, совсем искажено.
Молчание продолжалось, - вдруг я взглянул и испугался: лицо ее покрывала смертная бледность - бледность с синим отливом, губы были белые, рот судорожно полураскрыт; не говоря ни слова, она смотрела на меня мутным, помешанным взглядом. Этот вид бесконечного страдания, немой боли вдруг осадил бродившие страсти, мне ее стало жаль, слезы текли по щекам моим, я готов был броситься к ее ногам - просить прощения... Я сел возле нее на диван, взял ее руку, положил голову на плечо и стал ее утешать тихим, кротким голосом. (487)
Меня угрызала совесть, - я чувствовал себя инквизитором, палачом... то ли надобно было - это ли помощь друга - это ли участие, и так, со всем развитием, со всей гуманностью, я в припадке бешенства и ревности мог терзать несчастную женщину, мог представлять какого-то Рауля Синюю Бороду.
Несколько минут прошли прежде, чем она сказала что-нибудь, могла что-нибудь сказать, и потом вдруг, рыдая, бросилась мне на шею; я ее опустил на диван совершенно изнуренную; она только могла сказать: "Не бойся, друг мой, это хорошие слезы, слезы умиления... нет, нет, я никогда не расстанусь с тобой!"
От волнения, от спазматического рыдания она закрыла глаза, - она была в обмороке. Я лил ей на голову одеколонь, мочил виски, она успокоилась, открыла глаза, лежала мою руку и впала в какое-то забытье, продолжавшееся больше часу; я простоял возле на коленях. Когда она раскрыла глаза, она встретилась с моим печальным и покойным взглядом, - слезы еще катились по щекам, она улыбнулась мне...
Это был кризис. С этой минуты тяжелые чары ослабли - яд действовал меньше.
- Александр, - говорила она, несколько оправившись, - доверши свое дело: поклянись мне, - мне это нужно, я без этого жить не могу, - поклянись, что все кончится без крови, подумай о детях... о том, что будет с ними без тебя и без меня...
- Даю тебе слово, что я сделаю все, что возможно, отстраню всякую коллизию, пожертвую многим, но для этого мне необходимо одно, - чтоб он завтра уехал, ну, хоть в Геную.