Поднявшись на локте, я уже внимательнее оглядела девушку — не глазами. И почти сразу же заметила то, чего не видела раньше, столь же очевидное, сколь чудесное.
Она была бардом — настоящим Бардом, из тех, в чьей душе горит пламя призвания. Такие люди очень близки по своей сути к нам, равейнам. Как нами правит стихия, заставляя делать то, что необходимо для поддержания баланса, так талантливыми людьми правит их дар-озарение. Стремление творить, созидать, противостоять разрушению и деградации… Зажигать новое пламя в сердцах людей.
Духи моря почувствовали угрозу в Древней, пришедшей с другого плана. Почуяли в ней чужачку. И позвали на помощь того, кто с детства был влюблен в перекаты волн, кто умел говорить на их музыкальном языке. Барда…
Усталость накатывала тяжелым маревом, игнорируя грохот волн и сбивчивый рассказ девушки. Больше всего хотелось закрыть глаза и спать, спать…
— Знаешь, э-э… как тебя зовут?
— Мирра.
— Знаешь, Мирра, а ведь я должна поблагодарить тебя, — изогнулись в улыбке мои губы.
Девушка удивленно вскинула брови:
— За что?
— За спасение жизни. Своей песней ты опутала чужака и позволила мне изгнать его. Сама бы я не справилась.
— О чем ты? — недоуменно воскликнула Мирра, отшатываясь. — Ты говоришь странно!
Я рассмеялась. Волшебство, бродившее в моих венах, подбивало на необдуманные поступки.
— Ты не веришь в магию, да? Зря… У тебя огромная сила, пусть ты и человек.
— А ты — нет? — с вызовом вздернула подбородок девушка.
— Нет, — усмехнулась я, кладя пальцы на нити. — Спасибо за все и, наверное, прощай.
Узор вспыхнул. Со стороны казалось, что я растворилась в снопе искр. На самом же деле, мне всего лишь пришлось слегка отвести глаза единственному свидетелю и добавить спецэффектов.
Девушка осталась сидеть на песке, открыв рот. Посмеиваясь, я поплелась к отелю.
Думаю, Мирра заслужила маленькое персональное чудо.
* * *
«Ксиль?..»
«Мм?»
«Я больше не слышу ее».
«Кого — ее?»
«Музыку. Она ушла».
Смех.
«Вот и славно. Наконец-то мы остались вдвоем…»
«Ох, Ксиль…»
* * *
Пересказывать все, что еще случилось этой ночью — долгое и неблагодарное занятие. Когда сила схлынула, накатила такая слабость, что я даже до номера не дошла, свалилась прямо на лестнице. Лучше всего в памяти отпечаталось покаянное явление Этны (оказывается, она разозлилась и сознательно закрылась от меня) и то, как Тантаэ ругался с Самсоновыми, не хотевшими пускать нас с Этной в номер. В конце концов князь попросту собрал наши вещи и перенес их в свой коттедж, оставив напуганных теток возмущенно хлопать глазами.
Удивительно, но Тантаэ ни единым словом не упрекнул меня за безрассудную выходку, хотя, кажется, был весьма и весьма недоволен. Однако недовольство свое он держал при себе и сказал только перед сном: