По мере того как идут часы, его шея делается все краснее, а под мышками на рубашке образуются большие влажные овалы. А он все работает, и его присутствие придает особую окраску всему, что я читаю.
«Сегодня утром мы с Лебланом приготовили Шарлю сюрприз: принесли в камеру четыре горшка с цветами…»
«Он сказал, что еще давно — в саду Тюильри — узнал, что с цветами надо разговаривать…»
Отвращение к неожиданным прикосновениям. Страх спать в темноте. Одно за другим перед моим мысленным взором выстраиваются совпадения.
Когда наступает вечер, Шарль слишком утомлен, чтобы ужинать. Он направляется прямиком в свою комнату и, после того как я помогаю ему снять сапоги, падает в кровать.
— Пожалуй, я сегодня не буду переодеваться на ночь…
— Это ничего, — говорю я ему. — Вы ведь весь день работали.
— Да…
— Завтра я покажу вам город — хотите?
— Мм… — Его взгляд упирается в потолок. — Я засыпаю.
Я вместе со стулом отодвигаюсь к двери. Вдыхаю запах пудры генеральской вдовы. Прислушиваюсь к размеренному бою дедушкиных часов внизу.
— Пожалуй, вам лучше подождать минут десять, — сквозь сон произносит Шарль. — Пока я не усну по-настоящему.
— Вы не против, если я почитаю? Про себя?
— Нисколько. — Зевнув, он приподнимает голову и, щурясь, смотрит на меня. — Вы эту книгу читаете? Наверное, старинная?
— Старинная, вы правы.
Он удерживает голову на весу еще пару секунд, потом роняет ее на подушку.
— Спокойной ночи, Эктор.
— Спокойной ночи.
Я открываю ту же страницу, которую с такой жадностью читал вчера вечером. В ней описывается сцена (так я представляю себе события: как последовательность сцен), в которой юный король впервые слышит о сыне доктора.
«Если бы вы взяли меня к себе, мы бы с ним стали как братья и я бы очень хорошо смотрел за ним, вам бы ни о чем не пришлось беспокоиться».
Я перечитываю эту фразу, и мои мысли возвращаются к спящему. Моему новому другу кажется, что, когда он засыпает, я его охраняю: но ведь в то же самое время и он охраняет меня.
Часом позже я опять у себя на чердаке, сижу, сгорбившись над свечкой. Вдруг мое внимание привлекает какое-то движение на улице.
Несколько минут я вглядываюсь в привычные очертания, стараясь воссоздать в памяти увиденное. Вспышка чего-то алого, похожего на петушиный гребень. Ни лица, ни тела… и все же этот фрагмент почему-то больше целой картины.
«Месье убил не того, кого надо, — сказал Видок. — Более того, он не знает, что убил не того. И это дает нам время».
Но если так, то кто наблюдает за нами? И когда он перейдет от наблюдения к действиям?