— Хватит, — шепчу я ему на ухо.
Хоть направо, хоть налево…
Это ж надо так орать!
И опять вперед-назад…
— Заткнись! — шипит Берта. — Прицепятся жандармы!
— Вы мне напоминаете козла, который у меня раньше был, — провозглашает он.
— Вот уж спасибо за комплимент.
— А там, где вы живете, есть игральные карты?
— Ну, наверное, — неуверенно отвечает она.
— А кегли?
— И кегли, — косится она.
Свернув в переулок Пикпус, мы оказываемся перед растрескавшимся побеленным фасадом, увитым плющом. В окне горит одна-единственная лампа.
— Всего три лестничных пролета, — сообщает утешительную новость Виргиния.
Учитывая, что Шарль спотыкается, кренится и едва не падает, на преодоление этих пролетов, кажется, уходит вечность. Только Шарлю показывают комнату, он, как подкошенный, обрушивается на незастеленную кровать и мгновенно засыпает.
— Не очень-то он умеет пить, — замечает Берта.
Пожав плечами, она придвигает стул к единственной в комнате свече и берется за потертую, синего цвета вышивку.
— Присмотрите за ним, — говорю я. — С ним ведь все будет в порядке?
— Не думаете же вы, что я стану его будить? Это у меня первый перерыв за весь день.
— Но он не любит, когда его оставляют одного. Он любит, чтобы кто-нибудь был рядом, пока он спит.
— Дорогуша, с ним все будет в порядке, — мурлычет Виргиния и тянет меня за рукав.
Однажды Видок, рассуждая на разные темы, высказал предположение, что у меня никого не было со времен Ватерлоо. На самом деле я в последние годы приобрел некоторый опыт общения с проститутками — достаточный, чтобы оценить достоинства Виргинии. Начать с того, что у нее есть зубы. Далее, ее лицо не вызывает ассоциаций с пудингом, когда вы к нему прикасаетесь. И, в-третьих, на протяжении всего времени оно сохраняет то доброжелательное выражение, с которым Виргиния приблизилась к нашему столику в кафе.
Одну вещь я все-таки забыл: как возбуждает женская влажность. Словно целый континент ждет, пока его откроют, и я могу лишь благодарить моего маленького отважного исследователя, который помогает стряхнуть сковавшую остальной организм сонливость. В последовавшем изнеможении присутствует и удовлетворение, как после хорошей работы.
— Сколько…
— О, некуда спешить, — отзывается Виргиния.
В какой-то момент я осознаю, что обнимаю не ее, а простыню под ней. Поскольку простыня ничуть не менее податлива, я мгновенно засыпаю и тут же оказываюсь в Сен-Клу. Опять пробуждается к жизни Большой Каскад, снова передо мной распростерт белый как полотно и отяжелевший месье Тепак. Из раны в боку хлещет кровь.
Вокруг собрались, образуя разбросанный в пространстве триптих, наблюдатели: разодетый в пух и прах Видок, Шарль в короне набекрень и убийца Тепака, Гербо. Все они колеблются — хотели бы помочь, да не знают как, — а кровь по-прежнему льет, приподнимая содранный лоскут кожи на боку раненого, стекает струями с Большого Каскада, обрушивается с неба.