«Вы не понимаете, — оборвал он меня — Моя мать умерла из-за меня».
Гражданин Симон, признался он, заставлял его говорить ужасные вещи о матери и тете. Как будто они трогали его в разных местах и делали с ним такое, о чем невозможно сказать. Он знал, что это ложь, но Симон не оставлял его в покое, не давал ему спать, так что он дошел до того, что стал думать, будто это правда, и подписался под всем, хотя почти не понимал, что делает. После они использовали эту ложь против матери, и потому она умерла. Разве он может простить себе это?
Никакими силами невозможно было его разубедить. Он снова и снова ругал себя. Сказал, что теперь еще больше боится смерти, потому что уверен: Бог сурово осудит его.
Я ответил, что, напротив, Бог будет гневаться на тех, кто жестоко использовал ребенка, дабы удовлетворить свою жажду крови.
Он не привык к такой моей откровенности. «Вы так сердито говорите», — сказал он.
1 прериаля
Шарль страдает от длительных и чрезвычайно болезненных приступов боли в горле, сопровождающихся жаром и бредом. По словам Леблана, ребенок говорил, что слышит голос матери. Твердил, что она находится «в соседней башне».
6 прериаля
Сегодня утром мадемуазель Рояль опять спрашивала о брате. Я ответил, что его состояние улучшается не так быстро, как бы я того желал.
Она поняла сразу. «Он умирает», — произнесла она.
Затем произошло нечто, чему я не могу дать объяснение. Выдержка мне изменила. Я отвернулся, пробормотав, что мне что-то попало в глаз.
«Вы сделали все возможное, доктор», — сказала она.
7 прериаля
Генерал Баррас оставил приказание, согласно которому больше не желает меня видеть. Его атташе сообщил, что, если у меня есть вопросы относительно моих официальных обязанностей, мне следует обращаться с ними в Комитет общественной безопасности.
Я подавил гордыню и пошел к гражданину Матье. Извинился за несдержанность, которую проявил во время предыдущей встречи. Сказал, что пришел обсудить вопрос чрезвычайной важности.
«Что такое?» — спросил он (с демонстративно утомленным видом).
Луи Шарля, ответил я, надо вывезти из Тампля. Отравленный воздух камеры лишает его сил. В здоровом горном климате — например, в Швейцарии — он наверняка поправится. Оставить его здесь означает подписать ему смертный приговор. Разве цивилизованное общество может такого желать? И разве живой Шарль для этого общества не ценнее мертвого?
Я заверил Матье, что готов сам поехать с ребенком, в сопровождении такого количества вооруженных стражников, какое комиссар сочтет необходимым. Добавил, что согласен на любые ограничения — буду работать без оплаты, — если только комиссар разрешит выпустить Шарля из камеры.