– Господин генерал, разрешите расстрелять караван? Из крупнокалиберного пулемета – минутное дело. – Его добрые голубые глаза старого учителя вспыхнули на мгновение чистым светом, как у человека, способного быстро и хорошо сделать свою работу.
Роммель не разрешил.
– Красивая дикарка, – печально сказал Роммель, пристально взглянув на Марию. – Ладно. Пусть родят сыновей. – Роммель поднял руку в знак прощания, повернулся и пошел к танкетке.
– Слушай, дядя Паша, а давай поживем здесь подольше! – вдруг предложила Мария. – До Марселя тут ехать всего шесть часов.
– Я и сам думаю: как оставить такую кровать на произвол судьбы? – весело сказал Павел и, подойдя к Марии, обнял ее.
В Труа еще был поздний вечер. Мария и Павел сидели у вкусно пахнущего горящими фруктовыми ветками камина, медленно попивали терпкое красное вино, нехотя говорили о том, о сем, а больше молчали. Им и молчать вдвоем было очень хорошо.
А в Москве тем временем уже наступила ночь. Два часа разницы, да еще в конце октября, давали о себе знать в полной мере. В отделении, где лежал выздоравливающий Адам, давно все стихло, и свет в коридоре шел только от настольной лампы на посту дежурной медсестры. Все, кто мог спать, спали. Адам был из тех, кто не спал. Во-первых, его угнетал храп одного из соседей в дальнем углу палаты. Похрапывали все, но этот храпел временами так остервенело, как будто несся куда-то на мотоцикле без глушителя. Во-вторых, Адам только и думал теперь, что о своих женах. Обе они были ему желанны. И ту, и другую он любил и уважал. И той, и другой был обязан жизнью. И что ему теперь делать? Отказаться от одной ради другой? Но почему? Как ему разыскать Ксению? Как передать хоть какую-то весточку о себе маме и отцу? Как быть? Это тебе не гамлетовский вопрос: «Быть или не быть?» В том-то и задача, что «быть», однако как ему быть? Он пытался думать о своих женах поодиночке, о каждой в отдельности, а они все время сливались вместе, и ничего нельзя было с этим поделать, хоть плачь. Но лучше не плакать, а попросить у медсестрички снотворное, иначе промучаешься до утра.
Хорошенькая белокурая и светлоглазая медсестра Катя знала, что Адам хирург, знала, что он ассистент самого Папикова. Как-то это знание быстро распространилось среди медперсонала, в основном, женского. Возможно, так получилось потому, что Адам был, безусловно, красивый мужчина.
– Катя, дайте мне снотворного, – попросил Адам, подойдя к стойке, за которой сидела медсестра, вчитавшаяся в книгу так глубоко, что даже и не сразу услышала Адама.