– Не вернет, – чуть слышно сказала Александра.
– Почему?
– Во-первых, у него есть жена и двое детей, во-вторых… – Александра замялась.
– Что, во-вторых?
– У нас будет ребенок, Ваня.
– Ребенок?! – Он даже зажмурился от ослепительной возможности счастья. А когда открыл глаза, в них было столько света и радости, что и Александре стало полегче.
В дни детства и юности Александры Анна Карповна чувствовала себя несравненно более одинокой, чем теперь, когда ее дочь стала взрослой да к тому же еще и прошла фронт. Во-первых, теперь они говорили на родном языке, на русском, во-вторых, с полным взаимопроникновением не только в сказанные слова, но и в их подтекст. Радость поговорить по душам с близким человеком – одна из самых чистых земных радостей.
О чем они говорили?
О разном. От бытовых обиходных тем до разговоров о прочитанных книгах из их сокровищницы – большого деревянного ларя у дверей. От разговоров о жизни многострадального, но все еще не сломленного народа до размышлений о вечном. За долгие годы фактической полунемоты Анна Карповна так истосковалась по русскому слову, что теперь как будто наверстывала упущенное, говорила с дочерью всласть и подолгу. Хотя Анна Карповна до замужества успела окончить лишь гимназию, благодаря самообразованию и тому кругу людей, в котором она вращалась почти до сорока лет, благодаря своей природной любознательности и даровитости она была человеком весьма разносторонних познаний и вполне самостоятельного ума. С тех пор, как Анна Карповна, наконец, заговорила по-русски, она как бы снова стала не уборщицей тетей Нюрой, а графиней Мерзловской.
И теперь ей не нужно было отделываться междометиями, а можно было, как встарь, говорить широко и свободно.
– Как хорошо, Саша, что мы с тобою ведем не одни только утробные разговоры, – совсем недавно, ранним декабрьским вечером, сказала Анна Карповна. – Я имею в виду: «Ели? Не ели? Гуще? Жиже? Разогреть? Не разогреть?» Конечно, утробное тоже важно, но для многих это главный разговор через всю жизнь.
– Да, – охотно согласилась Александра. – Похоже, ты права, ма.
– Ты меня ув-важаешь? – вдруг раздался за стеной в кочегарке пронзительный фальцет вечно пьяненького старичка дяди Васи. – Нет, скажи: ты меня ув-важаешь?!
– Вот-вот! – засмеялась Анна Карповна. – У нас на Руси всегда было три главных вопроса: «Кто виноват?», «Что делать?», «Ты меня ув-важаешь?» Притом третий вопрос обычно задают под хмельком, по поговорке: «Что у трезвого на уме, у пьяного на языке». Не верит наш человек, что сосед, собутыльник или приятель может его уважать. Не верит, потому что неуважение друг к другу у нас прямо-таки разлито в воздухе. Так есть, так было, и так будет, наверное, еще очень долго. С отмены крепостного права, то есть рабства, у нас ведь еще и ста лет не прошло. В двадцатом веке только-только начала страна подниматься – тут ее и подрезали: война с немцами, революция, Гражданская война, а там и советская власть накрыла так плотно, что шаг влево, шаг вправо – считается побег и, сколько это протянется, одному Богу известно.