Сказав это, я с самым невинным видом отвернулся от Нафани, не обращая на него внимания, пропуская мимо ушей целый шквал оскорблений, обрушившийся на меня. Но этого Нафане показалось мало, и он перебрался на сундук, рассчитывая произнести свою красочную речь мне прямо в ухо. Он допустил непростительную ошибку.
Молниеносно развернувшись, я спихнул его в сундук и захлопнул крышку, не обращая внимания на мольбы и проклятия, попеременно раздающиеся из его недр. Вскоре Нафаня умолк, пообещав мне на прощание кучу мучений-приключений.
Не обращая более внимания на плененного домового, я, став на четвереньки, принялся собирать с пола оброненные в схватке монеты. И в этот миг что-то треснуло меня по голове, перед глазами поплыли радужные круги, а тело рухнуло в пустоту…
Очнулся я в каком-то странном лесу. Даже стало чуточку страшно, такой дремучей чащобы я не видел отродясь. Как меня угораздило сюда попасть?
Я попытался ущипнуть себя, дабы убедиться в том, что это не сон и не наваждение и вся эта чушь собачья существует на самом деле. Но сделать это оказалось не просто, скорее даже невозможно, ибо рук у меня не было, как, впрочем, и головы. А вот ноги, — те, действительно, были, я отлично их чувствовал, — две превосходные куриные ноги. Было и тело с глазами, — подгнивший деревянный сруб с подслеповатыми оконцами.
Я стал избушкой. Избушкой на курьих ножках, типичным персонажем русской сказки, в существование которых я не верил. Я стал вещью и, стало быть, имел хозяина, скорее, хозяйку. А вот и она приближается на ступе.
Смотри-ка: летит точнехонько на крыльцо. Что ни говори, а бабуля ас, хотя ас с довольно неприятной внешностью.
А это кто там пристроился рядом с нею, на самом краешке ступы? Ба! Да это ж Нафаня! Ну уж дудки, не видать вам мягкой посадки!
В самый последний момент я повернулся немного в сторону. И все-таки бабка оказалась скверным пилотом. Она не успела сманеврировать, в результате раздался удар, послышались стоны и проклятия.
Я видел в окно, как из покореженной ступы выбирается позеленевшая от ярости старая ведьма, а следом за нею семенит Нафаня, как они с проклятиями приближаются к крыльцу.
Я их видел, как и все нормальные люди, через окно. Я снова стал человеком, добрым молодцем, каким я выглядел в зеркальном отражении отполированных до блеска огромных кастрюль. Уж очень были большими кастрюли, и слишком зла была бабка, и я решил не дожидаться ее появления, а где-нибудь спрятаться.
Я укрылся за печь, огромную русскую печь. Но подлец Нафаня выдал меня. До сих пор у меня стоит перед глазами та ехидная, торжествующая физиономия и указующий в мою сторону перст.