— Что за подарок? — Есаул уже вернул себе прежнюю ясность мыслей.
Чудесная русская икона семнадцатого века, кажется из Тобольска. Ваш министр культуры, милейший человек, помог мне приобрести эту икону и решить все формальности для вывоза ее из страны.
— Наш министр — действительно милейший человек, с одной лишь маленькой слабостью. Его хобби — вывозить культурные ценности из России. — Эти слова со смехом произнес Есаул, следуя за Киршбоу в соседнее помещение, в рабочий кабинет посла, где на стене в строгой раме висел портрет президента Буша, узколобого властелина планеты.
На диване, прислоненная к кожаной спинке, стояла икона — старинный Спас. Грубые черные доски в щербинах и метинах, покрытые древним нагаром, несмываемой копотью лампад и свечей, глубинным смоляным теплом бесчисленных молений, воздыханий и поцелуев, превративших икону в чудесное хранилище русской красоты и боли. Быть может, последний царь в предсмертной тобольской ссылке вместе с цесаревичем и исстрадавшейся в предчувствиях царицей стоял перед этим образом на коленях. Огромные немигающие очи с подглазьями. Сурово сдвинутые, немилосердные брови. Чуть краснеющие сжатые губы, окруженные легкими пучками волос. Спас взирал угрюмо и строго, окруженный изысканными безделушками кабинета, телефонами и компьютерами, словно расталкивал их, не подпускал к себе близко, создавая вокруг бестелесное поле отчуждения.
— Ну, как вам икона? — Киршбоу восхищенно смотрел на образ, потирая полные руки, подсвечивая пленную икону перстнем с телячьим глазом. — В моем загородном доме в Ныо-Джерси она займет самое почетное место.
Есаул чувствовал утонченную пытку, приготовленную для него американцем. Мучение было облечено в непринужденную форму дружеского общения. Он и сам был пленный, скован невидимой цепью, как узник Гуантанамо, на глазах которого осквернялись святыни. Унижаемый в своей сокровенной сердцевине, Есаул мог только бледнеть, мучительно улыбался, не в силах скрыть пробегавшую по скулам судорогу.
— Вы, Александр, настоящий знаток России. Нам повезло с послом, а вам повезло с нашим министром культуры. — Есаул делал вид, что любуется Спасом, радуется удачному приобретению. Старался выдержать невыносимую пытку.
Спас взирал на него с укоризной. Офицер, правитель страны, кому судьба вменила защищать и спасать Россию, он был бессилен сберечь родную святыню, чудотворный образ, увозимый в плен оккупантами и разорителями Родины. Русский Бог смотрел на него с осуждением и угрюмым презрением. И это казалось проклятьем, отлучением от благодати и святости, ввержением в тьму.