Я обещал подумать и через короткое время позвонить и сообщить о своем решении, на чем мы и распрощались.
Думать было нечего. Лебедев мне тоже понравился своей интеллигентностью, непохожестью на большинство «семерочных» начальников. О работе он практически не рассказал мне ничего, но подпитанное научной фантастикой воображение уже рисовало мне меня, неторопливо потягивавшего виски с английскими историками в купе первого класса (что такое СВ, я тогда не знал), разоблачавшего их коварные происки по компрометации советской исторической науки.
Но больше всего хотелось перемен. Разведка, контрразведка — это уже не имело принципиального значения. В конце концов, впереди много лет работы, может быть, «разведмечта» еще сбудется. А тут, думалось мне, наконец наступит относительно нормальный режим, работа без смен, может быть, упорядоченный, даже солидный образ жизни…
Я поделился своими соображениями с женой, с несколькими близкими друзьями и, выслушав прежние советы и наставления, позвонил Лебедеву и сообщил о своем согласии.
— Ну и х-хорошо, приходи з-завтра к 11 часам, покажу тебя руководству отдела.
На следующий день, когда я пришел к Алексею Николаевичу, у него на столе уже лежало мое личное дело, и, захватив его с собой, он повел меня к заместителю начальника отдела (начальник еще не был назначен), Виктору Тимофеевичу Гостеву. Как только мы вошли в кабинет, волосы у меня на загривке шевельнулись: я сразу понял, что хозяин кабинета — либо с комсомольской, либо с партийной работы, и не ошибся-таки. Гостев пришел из ЦК ВЛКСМ, где руководил Общим отделом (до сих пор так и не представляю себе, что бы это могло значить — Общий отдел?), причем пришел как раз в 7-й отдел ВГУ, из которого вместе с группой сотрудников «перетек» в 5-е Управление.
Маленького роста, крепенький, он поднялся из-за стола, поздоровался со мной и предложил нам сесть в два низеньких кресла, стоявших у приставного столика. Мне показалось, что эти креслица были поставлены там не без умысла: когда Алексей Николаевич уселся в одно из них, его голова оказалась как раз на уровне груди Гостева. «Когда дают линованную бумагу, пиши поперек», — вспомнилось мне откуда-то, и я уселся на один из стульев, стоявших напротив стола, за которым сидел «шеф». Лебедев с интересом посмотрел на меня и улыбнулся одной стороной лица, не видной начальству.
В ожидании приказа о переводе прошло две-три недели, потом я ходил по отделу с обходным листом, сдавал числившуюся за мной технику, документы, прощался с друзьями и товарищами. Прошелся по второму этажу — кабинеты руководства отдела, машбюро, зал для собраний с неизменным набором фотографий членов Политбюро (Боже, какие лица! Ламброзо увял бы от такой коллекции…), стенной газетой «Дзержинец» и стареньким пианино в углу. Высокие гофрированные потолки — наверное, в прошлом это было какое-то складское помещение. Стены традиционного зеленого цвета.