Я покачал головой:
— Извини, не скажу.
— Ладно… — Он молча пошел в направлении одной из дверей. Приоткрыл ее, просунул голову внутрь, что-то кому-то рыкнул и так же степенно вернулся: — Щас позовут, жди.
Ждать пришлось недолго. Минуты через полторы дверь распахнулась и во дворе показался парень лет двадцати трех — двадцати пяти, одетый в выцветшие синие джинсы и майку. Он был довольно высоким и жилистым, но каким-то нескладным: узкие плечи, длинные, шишковатые в локтях руки, острые колени и кроссовки сорок пятого размера минимум. Этот красавец двигался к нам какой-то вихляющей, раздолбанной походкой — возможно, эдаким манером ходил от рождения, а может, ему совершенно искренне казалось, что только так и никак иначе и должен передвигаться по суше бывалый, тертый и повидавший на свете все виды бедовый чувак.
Уже почти приблизившись к нам с рябым, он небрежно спросил:
— Ну, что тут за гости?
И тогда…
Слушайте, не знаю, какую именно, но какую-то ошибку я в тот момент совершил. То ли чуть напрягся, то ли глаза мои расширились чуть сильнее положенного, но этот худой прыщавый блондин вдруг замер, впившись взглядом в мое лицо, и — внезапно как заяц дунул в глубь двора.
И я… на миг опешил. А когда собрался дунуть вслед за проклятым молокососом, железные пальцы рябого уже крепко вцепились в мое плечо. Их я сбросил, одновременно крутанув руку наглеца вверх, — но не сильно, чтобы не поломать, — и рябой присел на асфальт, кривясь от боли и выплевывая из себя в окружающую среду грязные матерные ругательства. (Впрочем, разве могут матерные ругательства быть чистыми?)
А чёртов Геннадий был уже в самом конце двора, и я, бросаясь наконец в погоню, с тоскою подумал, что, похоже, сего субчика мне уже не догнать.
Но, как ни странно, удача оказалась сейчас на моей стороне. Геннадий, видимо, и сам не очень хорошо здесь ориентировался, а может, со страху дёрнул куда глаза глядят — но глядели-то они явно не туда: когда перед носом оказался высокий забор и ничего боле — ни калитки, ни щели, ни лаза, в который можно было бы юркнуть, он резко остановился, потом обреченно махнул рукой и, повернувшись, медленно пошел мне навстречу.
Я же как раз находился неподалеку от трехэтажного дома, примыкавшего к складам, и тоже остановился, поджидая незадачливого беглеца.
Он приблизился и молча уставился на меня, дыша тяжело и натужно. Либо был просто гнилым хилаком, либо смертельно напуган, хотя, казалось бы, чем я, совершенно незнакомый человек, мог его напугать? А может, гадёныш прикидывался — и напуганным, и гнилым, и хилаком.