Я не верил в то, что Вилдор… дед, который стал для меня образцом для подражания, ушел за грань. Не потому что для этого были весомые аргументы. Просто для Пустоты он был слишком сложной фигурой, чтобы она его приняла.
Пришедшее сновидение было странным и непривычным. Мы редко видели сны, но если такое происходило, они становились отголосками решаемых нами вопросов, подсказками. Так что я не удивился тому, что в этом присутствовал Вилдор. Меня смутило то, чем он занимался. Никак не мог я представить его играющим с ребенком.
Потом женщина, что стояла поодаль, оглянулась на меня, что-то говоря….
Там, в грезах, я не удивился, что рядом с малышом, была Алинэ. Лишь очнувшись от наваждения (шорох был мимолетным, но его оказалось достаточно, чтобы меня разбудить), понял всю необычность увиденного.
Алена стояла, застыв, у двери и смотрела на меня. В ее взгляде было сочувствие, беспокойство… нет, еще не нежность, но уже и не та напряженная отстраненность, которая не позволяла мне приблизиться к ней.
— Что-то случилось? — Она вздрогнула, когда я неожиданно оказался рядом с ней, но не отступила.
— Ты стонал. — Тихо, но очень твердо.
— Я разбудил тебя? — Ее отдых волновал меня больше, чем собственное утомление.
— Тебе плохо?
Ее сочувствие не всколыхнуло ярость, как я ожидал, а тронуло. Связь Единственной давала мне многое, но просила за это достойную цену.
— Иди спать. — Равнодушное спокойствие далось с трудом. Она была теплой, разомлевшей, родной….
— Тебе плохо, — уже не спрашивая, утверждая, произнесла она и….
Ее ладошка мягко скользнула по моему лицу, заставив стиснуть зубы. Пальцы разделили волосы на пряди, отдавшись в теле ознобом.
— Жесткие. — Не дав мне удивиться, добавила: — Зачем ты спас меня?
Амалия постаралась…. Вот только, зачем?
— Мне стоило дать тебе умереть?
Это испытание на выдержку показалось мне более сложным, чем те, что дали мне право на набиру.
— Значит, спас.
Берсерк в душе усмехнулся: кто-то считал себя сильным аналитиком. Оправдываться тем, что ее образ мышления оставался мне недоступным, я не стал. Он был прав.
— А я ему не поверила. — Горько и… едва ли не с отчаянием.
— Ему? — Получилось громче, чем я ожидал.
Она вздрогнула, но не отстранилась.
— Сэнши объяснил мне суть инициации. — Сэнши?! — И о том, что связывает нас с тобой.
— Ты — моя жена и мать моего ребенка. — Я старался говорить холодно. Голос пока еще подчинялся.
— Наверное, не только. Раз мне больно, когда тебе плохо.
Я поздно понял, зачем она заставила меня наклониться. Ее губы сорвали щиты, выпуская на волю иного Туорана. Воина, поверившего в то, что он может быть любим.