— Обними меня. — Она распахнула плащ.
Фитцджеральд мягко дотронулся до груди. Ее молодой человек тоже помнил — упругая, плоская.
— Я хочу жить в том доме, о котором ты мечтаешь. — Красавица вновь поцеловала его.
Клерк действовала не под влиянием минуты — Элизабет вообще никогда подобного не делала. Она все продумала. Мерфин время от времени заходил в гости, радуясь ее обществу и не думая о будущем, а дочь епископа рисовала себе их совместную жизнь. Может быть, даже просчитала эти объятия. Может, и мать специально оставила молодых людей наедине, сославшись на пирог. Фитцджеральд чуть не нарушил ее план, предложив показать дом Дика Пивовара, но девушка сымпровизировала. В таком рассудочном подходе нет ничего плохого. Она разумна. Именно это ему в ней и нравилось, хотя юноша знал, что под спудом рассудка пылают сильные чувства.
Плохо, что сам он ничего не чувствовал, хотя с женщинами отнюдь не вел себя холодно-рационально — совсем наоборот. Когда Мерфин любил, чувство захватывало его целиком, он неистовствовал, обижался, горел страстью и млел от нежности. Теперь же ему было интересно, лестно, щекотно, но строитель не терял головы.
Не дождавшись ответного поцелуя, Элизабет отодвинулась. Девушка умела владеть собой, но на бесстрастном лице мастер увидел испуганные глаза. Ей, очень сдержанной по природе, должно быть, стоило немалых усилий зайти так далеко, и она боялась, что ее оттолкнут. Клерк встала, подняла платье и обнажила длинные, красивой формы ноги, покрытые почти невидимыми тонкими светлыми волосками. Хотя она была высокой и стройной, торс приятно, по-женски расширялся книзу. Фитцджеральд невольно осмотрел подругу, затем поднял взгляд и увидел в ее лице отчаяние. Красавица сделала все и поняла, что зря. Мерфин буркнул:
— Прости. — Она уронила платье. — Послушай, мне кажется…
Элизабет негодующе перебила:
— Молчи. Что бы ты сейчас ни сказал, это будет ложь.
Клерк была права. Зодчий подыскивал слова для какой-нибудь успокоительной полуправды: что он плохо себя чувствует или что в любой момент может вернуться Джимми. Но она не хотела утешений. Ее отвергли, и слабые отговорки сделают обиду еще горше. Девушка смотрела на него во все глаза, и на красивом лице ясно читались следы борьбы боли и гнева. На глазах показались горькие слезы.
— Но почему? — крикнула Элизабет, и когда он открыл рот, сама же и ответила: — Молчи. Все равно правды не скажешь.
И вновь оказалась права. Резко сорвалась с места, вышла, затем вернулась и с искаженным горечью лицом проговорила:
— Это все Керис. Ведьма заговорила тебя. Суконщица не выйдет за тебя замуж, но и никто больше тебя не получит. Она дьявол!