— Хочешь есть? — спросил ее отец.
— Умираю с голоду.
Олдермен встал, чтобы протянуть дочери горшок, но вдруг пошатнулся, издал странный звук — что-то между мычанием и криком — и рухнул на землю. Кухарка завизжала. Керис крикнула:
— Папа!
Эдмунд не ответил. Девушка поняла, что отец потерял сознание, по тому, как упал — безвольно, тяжело, будто мешок с луком. Суконщица подавила крик и опустилась на колени. Торговец хрипло дышал. Схватила запястье и пощупала пульс: сильный, но медленный. У Эдмунда всегда было красное лицо, но сейчас оно стало багровым.
— Что же это? Как же это? — кудахтала Татти.
Керис заставила себя говорить спокойно:
— Это удар. Позови Марка Ткача. Он отнесет отца в госпиталь.
Кухарка убежала. Вокруг собрались люди с соседних лотков. Дик Пивовар покачал головой:
— Бедный Эдмунд. Что я могу сделать?
Старый и толстый Дик не мог поднять Эдмунда. Девушка ответила:
— Сейчас придет Марк и отнесет его в госпиталь. — Она заплакала. — Надеюсь, он поправится.
Показался Ткач. Великан легко поднял Эдмунда и, нежно прижав к себе, пошел к госпиталю, криком прокладывая путь в толпе:
— Эй, осторожнее! С дороги, пожалуйста! Больной, больной!
Керис двинулась за ним. Она почти ничего не видела из-за слез, поэтому держалась за широкой спиной Марка. Вот и госпиталь. Девушка с радостью узнала бугристое лицо Старушки Юлии.
— Позовите мать Сесилию, скорее!
Монахиня торопливо ушла, а Ткач положил Эдмунда на тюфяк возле алтаря. Олдермен был все еще без сознания, глаза закрыты, дыхание тяжелое. Керис потрогала лоб. Что же случилось и почему? Да так внезапно. Только что нормально говорил, а потом вдруг ни с того ни с сего упал.
Пришла мать Сесилия. Ее энергичная деловитость успокаивала. Настоятельница встала на колени у тюфяка, послушала сердце, дыхание, прощупала пульс и дотронулась до лица.
— Дай одеяло и подушку, — сказала она Юлии, — и сходи за кем-нибудь из монахов-врачей. — Аббатиса встала и посмотрела на Керис. — Это удар. Он может поправиться. Мы же можем лишь поудобнее его положить. Врач скорее всего пустит кровь, но в остальном единственное лекарство — молитва.
Этого Керис было мало.
— Я схожу за Мэтти.
Девушка выскочила из госпиталя и продралась через ярмарку, вспомнив, что точно так же бежала год назад, когда Гвенда истекала кровью. На сей раз плохо ее отцу, и Суконщица испытывала другой род испуга. Она очень переживала за подругу, но теперь будто рушился мир. От страха, что отец может умереть, возникло ужасное чувство, знакомое по сновидениям, — она стоит на крыше Кингсбриджского собора и спуститься вниз можно только одним способом: прыгнуть.