— Женский монастырь получил наследство, — устроившись поудобней, доложила Сесилия. — От одной благочестивой женщины из Торнбери.
— Сколько?
— Сто пятьдесят фунтов в золотых монетах.
Годвин испугался. Огромные деньги. На них можно построить скромный дворец.
— Их получил женский монастырь… или аббатство?
— Женский монастырь, — твердо ответила настоятельница. — Вот копия завещания.
— А почему благочестивая христианка оставила вам столько денег?
— Скорее всего потому, что мы выходили ее, когда она заболела по пути домой из Лондона.
Круглолицая мягкая Наталия, на несколько лет старше Сесилии, заметила:
— Мы не знаем, где хранить деньги.
Наталия сама затронула тему, которую собирались поднять монахи. Годвин посмотрел на Филемона и спросил:
— А где они сейчас?
— В комнате настоятельницы, куда можно запросто пройти через дормиторий.
Аббат, будто обдумывая только что пришедшую в голову мысль, задумчиво произнес:
— Может, некоторую сумму из наследства потратить на новую сокровищницу?
— Думаю, это необходимо, — кивнула Сесилия. — Простая каменная постройка, без окон, с мощной дубовой дверью.
— Это несложно, — с готовностью отозвался Годвин. — И потребуется всего пять — десять фунтов.
— Мы считаем, из соображений безопасности ее следует разместить в соборе.
— Вы полагаете?
Так вот почему монахини пришли с этим вопросом к аббату. Им не понадобилось бы его мнение, реши они построить новую сокровищницу на собственной территории, но собором братья и сестры пользовались совместно. Настоятель кивнул:
— Ее можно пристроить к стене, у пересечения северного рукава трансепта и хора, но вход вывести в собор.
— Да, примерно так я и думала.
— Если хотите, я сегодня же поговорю с Элфриком и попрошу его посчитать расходы.
— Прошу вас.
Годвин был очень доволен, что урвал у Сесилии часть неожиданно свалившихся на нее денег, но после разговора с матерью жаждал наложить руки на большее. Да он прибрал бы наследство целиком. Но как? Зазвонил соборный колокол, все четверо встали.
Осужденного вывели к западному фасаду собора, раздели и крепко привязали к вертикальной деревянной прямоугольной раме наподобие двери. На казнь собрались около сотни человек. Простых монахов не было: им не полагалось лицезреть кровопролитие.
У пятидесятилетнего палача Уилла Дубильщика от ремесла задубела даже собственная кожа. В чистом полотняном фартуке он стоял возле маленького столика с разложенными ножами и точил один из них о камень. От скрежета стали по граниту Годвин содрогнулся. Аббат произнес несколько молитв, закончив импровизированной просьбой к Господу, чтобы смерть вора послужила во славу Божью, дабы отвратить остальных от этого греха, и кивнул Дубильщику.