Дочь Эдмунда подвела Мэр к матрацу возле алтаря, из фонтана во дворике принесла кружку холодной воды. Через какое-то время Мэр вроде уснула. Прозвонил колокол. На службу третьего часа Керис обычно не ходила, но сегодня ей нужно сосредоточиться. Она присоединилась к процессии монахинь, направлявшихся в собор. Старые серые камни казались особенно холодными и жесткими. Сестра-келарь механически пела, хотя в душе ее бушевала буря.
У Мэр чума. Сыпи нет, но жар, жажда, кашель с кровью. Вероятно, она умрет. Керис чувствовала себя страшно виноватой. Мэр преданно любила ее, однако ответной любви не получила. И вот она умирает. Врачевательница хотела, чтобы все было иначе. Желая спасти помощнице жизнь, она пела псалмы и плакала, надеясь, что слезы примут за религиозный порыв. После службы за дверями южного рукава трансепта ее окликнула послушница:
— Вас просят срочно пройти в госпиталь.
Керис увидела Медж с белым от ужаса лицом. Вопросы были излишни. Целительница подхватила сумку с лекарствами, и по соборной лужайке, кутаясь от порывов резкого ноябрьского ветра, они добежали до дома Ткачей. Старшие дети испуганно сидели за столом в жилой комнате, младшие мальчики лежали на полу. Монахиня быстро их осмотрела. Жар у всех четверых. У Доры носом шла кровь. Мальчики кашляли. У всех на плечах и шее обнаружилась черно-красная сыпь. Медж спросила:
— Это ведь то же самое? То, от чего умер Марк? Они заболели чумой?
Керис кивнула:
— Мне очень жаль.
— Надеюсь, я гоже умру. И на небесах мы будем все вместе.
Керис ввела в госпитале меры предосторожности, о которых говорил Мерфин. Она порвала льняные тряпки на маски монахиням, имеющим дело с чумными, и всякий раз после контактов с больными велела мыть руки уксусом, разбавленным водой. У сестер потрескалась кожа.
Медж привела детей и заболела сама. Заразилась и Старушка Юлия, лежавшая рядом с умирающим Марком. Целительница мало что могла для них сделать. Протирала лица, облегчая жар, давала холодную воду из фонтана, замывала следы рвоты и ждала, когда больные умрут. Занятость не давала ей возможности думать о собственной смерти. Монахиня замечала восхищение в глазах горожан, наблюдавших, как она успокаивает заразных чумных, но не видела в этом самоотверженного мученичества, считая себя человеком, который не любит сидеть сложа руки, а предпочитает действовать. Как и все прочие, врачевательница мучилась вопросом, кто следующий, но решительно отгоняла его.
На больных пришел посмотреть аббат Годвин. Монах отказался надеть маску, заявив, что это бабские бредни, поставил все гот же диагноз — разгоряченная кровь — и предписал кровопускание, кислые яблоки и бараний рубец.