— Когда Годвин попросит пить, не давай ему, пока не скажет, где спрятал утварь и хартии.
Монахиня подумала. Справедливо, только это настоящая пытка.
— Не могу. Я знаю, он это заслужил, но не могу. Если больной просит у меня воды, я должна дать. Это важнее, чем украшения с драгоценными камнями.
— Ты его жалеешь. Он тебя не пожалел ни разу.
— Я преобразовала церковь в госпиталь, а не в пыточную камеру.
Однорукий хотел возразить, но Мерфин молча кивнул ему.
— Подумай, Томас, когда ты в последний раз их видел?
— В ночь прибытия. Несколько лошадей везли кожаные баулы и ящики. Их разгрузили вместе с остальным скарбом и, по-моему, занесли в церковь.
— А потом?
— Больше я их не видел. Но после вечерни, когда все пошли на ужин, Годвин с Филемоном остались в церкви. С ними были еще два монаха, Жюль и Джон.
Настоятельница спросила:
— Погодите-ка. Жюль и Джон — это такие молодые и сильные?
— Да.
Мерфин предложил:
— Вероятно, закопали утварь под алтарем. Но когда ее выкопали?
— Это можно было сделать лишь тогда, когда церковь пустовала, а пустовала она только во время трапез.
— А они отсутствовали на какой-нибудь трапезе?
— И не на одной. Годвин и Филемон постоянно вели себя так, как будто правила не для них. Их часто не было на службах и трапезах, все случаи я не смогу вспомнить.
Монахиня задумалась:
— А ты не помнишь, Жюль и Джон когда-нибудь отсутствовали? Ведь их помощь могла понадобиться вторично.
— Не обязательно, — заметил Мерфин. — Намного проще поднимать недавно вскопанную землю. Годвину сорок три, а Филемону всего тридцать четыре. Они могли сделать это и сами, если очень нужно.
Ночью чумной стал бредить: то цитировал Библию, то проповедовал, то просил прощения. Керис немного его послушала, надеясь, что он чем-нибудь себя выдаст.
— Пал, пал Вавилон, город великий, потому что он яростным вином блуда своего напоил все народы… Престол Его — как пламя огня, колеса Его — пылающий огонь… И купцы земные восплачут и возрыдают… Покайтесь, о, покайтесь все, соблудившие с матерью блудниц! Все соделано во благо, все во славу Божью, ибо цель оправдывает средства. Дайте мне пить, ради любви Божьей.
Его апокалиптический бред, возможно, навеяла настенная фреска, изображавшая адские мучения. Целительница поднесла кружку к его губам.
— Годвин, где утварь?
— Я увидел семь золотых светильников… И облечена в порфиру и багряницу, украшена золотом, драгоценными камнями и жемчугом… В ковчеге из кедра и сандала и серебра… И я увидел жену, сидящую на звере багряном, преисполненном именами богохульными, с семью головами и десятью рогами.