Дела сердечные
Стамбул, Топкана, … хиджры (дату уточнить)
Случилось это совсем недавно… или очень давно. Время — штука относительная, то бежит как газель, то тянется как черепаха. Расул был среди встречавших новое пополнение гарема. Дело привычное, молодые девчонки, красавицы, других в султанский гарем не возят, испуганные и растерянные. ОНА привлекла его внимание какой-то особенной беззащитностью и хрупкостью. Показалась совсем ребёнком, хотя, разумеется, на отсутствие красоты пожаловаться не могла. Видимо и он чем-то её привлёк, потому что испуганно оглядываясь, она вцепилась в рукав именно его халата.
Он тогда попытался успокоить её, но ОНА, к сожалению, не знала османской речи. Бормотала, тоненькая, светленькая, голубоглазая, на своём родном языке что-то. И тогда он вдруг узнал некоторые слова. Видимо она попала в Стамбул из тех же мест, что и он сам.
«О Аллах! Почему же в этом мире всё устроено так несправедливо? Почему мы встретились здесь, я изуродованный и негодный для любви, она обречённая быть одной из сотен наложниц, большая часть которых ни разу не удостаиваются ласки султана? Почему мы не встретились у себя на родине, чтоб любить друг друга по настоящему?!»
— Аааа!.. Шайтанов вылупок этот Хусейн! Вечно из-за него не высыпаюсь. Слушай, Расул, чего-то ты сегодня не такой.
— А какой?
— Ээээ… не знаю какой, но не такой!
— А какой я должен быть?
На посту воцарилось молчание, но не тишина. Мехмед думал, озвучивая непривычное для него дело громким сопением.
«Щайтан проклятый! Надо быть поосторожнее, иначе могу не только сам сгореть, но и ЕЁ подвести. А зорких глаз и подлых душонок в гареме много. Каждая вторая — змеюка, остальные — паучихи ядовитые. Только она, ласточка…»
— Ты сегодня ко мне не цепляешься! — наконец смог свою претензию Мехмед. — И… задумчивый… какой-то.
— А тебе, бедняжке, так хочется, чтоб тебя кто-то обругал?
Никогда не отличавшийся сообразительностью товарищ опять погрузился в тяжёлые раздумья.
«Если этот тугодум заметил неладное, то дело плохо. Уж что-что, а делать выводы из самых невинных поступков в гареме есть кому. Самые страшные для неосторожных, выводы. Смертельные. Неужели мы были неосторожны? Тогда…»
— Нет, мне, чтоб меня ругали, не хочется. Не люблю я этого, когда меня ругают. Особенно, начальство. Но, всё равно, что-то тут не то.
— А что?
«Ну, теперь он застрянет, как обожравшийся ишак в узкой щели. Однако дело плохо. Значит нельзя мне сегодня к тому коридору, где моё солнышко меня ждать будет, даже близко подходить. Обязательно кто-нибудь сторожить будет, чтоб донести. А ОНА ведь меня ждать будет! О Аллах, почему же ты допустил эту несправедливость!? Почему…»