Казак в Раю (Белянин) - страница 3

— Нет, точно еврейка?

— И главное, я ведь очень хорошо всё помню. Вспышка пламени, бестелесная субстанция, ранее бывшая мною, этот чёрный тоннель и далёкий, тёплый, притягивающий свет. Он манит, он обещает успокоение и блаженство, и вот уже нет ни горечи, ни обиды, ни грусти о потерянном мире… Это словно вновь ощутить объятия мамы в детстве, словно первые слова Торы, которые мы учили с папой, первое бальное платье, первый поцелуй…

— Еврейка… — обречённо определился молодой человек. Тупо посмотрел на свой наряд, зачем-то поднял подол до колен, опустил, плюнул и решительно зашагал к морю. Несколько сбитая с толку, Рахиль удивлённо обернулась ему вослед…

— Простите, э… Иван?! Что-то не так?

— Да-а, что-то не так… ЧТО-ТО!!! — Он присел на корточки, зачерпнул в ладони ласковой воды и дважды плеснул себе в лицо, шумно отфыркиваясь. — Я, значит, умер… попал, собственно, в Рай, а в Раю, видите ли Файнзильберминцы!

— О, извините…

— Это вообще православный Рай или что?! — Горячий астраханский казак встал и, запрокинув голову, обратился к благодушно настроенным небесам. — Нет, может, я чего недопонимаю? Может, я подвигов не совершил, в церковь ходил редко, кровь не пролил за царя и отечество, но в войске-то состою уже третий месяц! Так какого рожна меня, потомственного казака, к евреям определили?!

— Минуточку, так вы что, ещё и антисемит? — уже довольно раздражённо вклинилась юная еврейка, мрачно скрестив руки на груди.

— Погоди, не мешай… Видишь, я с Господом разговариваю.

— Нет, так я тоже с ним поговорю! Мало мне родители рассказывали, мало я по жизни этого маразма насмотрелась, мало меня взорвали исключительно по национальному признаку — таки даже здесь, в Раю, те же песенные мелодии! Первый, кого я встречаю с открытым сердцем и чистой душой, — антисемит!!!

— Я не антисемит… — нервно огрызнулся Иван Кочуев, чуть отшагивая в сторону. — Просто… ну, в политике, в науке, в культуре, в искусстве — в… везде одни евреи! Хоть в Раю-то можно… без вас?! Ничего личного, но… хотелось бы как-то…

Рахиль покраснела, побледнела, сжала кулачки и… ничего не сказав, резко села на песок, закрыв лицо руками. Способ чисто женский и практически безотказный, можно даже не всхлипывать. Не прошло и минуты, как муки совести буквально изгрызли свежеумершего есаула. Причём подходящих слов у него, разумеется, не нашлось, он просто опустился рядом, чувствуя себя полным идиотом. Пока они так сидели на песочке, словно два надутых голубка, в изумрудных листьях кустарника за их спинами блеснули синие хищные глаза. Чьи-то кошмарные зубы обнажились в смрадном оскале…