Аличе позвала его, но он не обернулся. Тогда она окликнула его громче, и Маттиа поднял голову.
— Чао, — в растерянности произнес он и хотел было двинуться дальше, но Аличе протиснулась сквозь толпу и нагнала его.
Когда она взяла Маттиа за руку, он вздрогнул.
— Ты должен пойти со мной, — потребовала она.
— Куда?
— Ты должен помочь мне в одном деле.
Маттиа с тревогой осмотрелся.
— Меня ждет отец, — сказал он.
— Отец подождет. Ты должен помочь мне, — заявила Аличе. — Сейчас.
Маттиа тяжело вздохнул, потом согласился, не понимая, правда, почему.
— Ну хорошо.
— Пойдем.
Как и на дне рождения у Виолы, Аличе тащила его за собой, но сейчас ладонь Маттиа легко соединилась с ее рукой.
Они быстро выбрались из толпы. Аличе шла так, словно убегала от кого-то. В пустом коридоре на втором этаже распахнутые двери пустых классов создавали ощущение заброшенности.
Аличе подвела его к женскому туалету. Маттиа в нерешительности помялся на пороге — хотел сказать, что не может тут находиться, — но все же последовал за ней.
Девочка завела его в кабинку и повернула замок. Они оказались так близко, что у Маттиа задрожали колени. Это был так называемый турецкий туалет: отверстие на уровне пола и две чуть приподнятые «подошвы» для ног. Сооружение отделялось от двери узенькой полоской плитки, на которой валялась туалетная бумага, липнувшая к подошвам.
В кабинке было так тесно, что Маттиа и Аличе едва умещались и стояли почти вплотную друг к другу.
«Сейчас она поцелует меня, — подумал Маттиа, — и тебе тоже придется ее поцеловать. Это просто, это все умеют».
Аличе расстегнула молнию блестящей куртки и начала раздеваться, как накануне в комнате у Виолы: вытянула из джинсов майку и приспустила брюки. Она не смотрела на Маттиа, она действовала так, словно находилась тут одна.
Вместо белой марли на ее коже красовался татуированный цветок. Маттиа хотел было что-то сказать, но промолчал и отвел глаза. Потом он почувствовал, как шевельнулся пенис, и постарался отвлечься. Читать надписи на стене не имело смысла — он не понимал их. Отметил только, что ни одна не шла параллельно облицовочным плиткам. Почти все находились под примерно одинаковым углом к полу, и он прикинул, что величина угла, вероятно, равна тридцати — сорока пяти градусам.
— Держи, — сказала Аличе и вложила ему в руку кусок острого, как кинжал, стекла — зеркального с одной стороны и черного с другой.
Маттиа не понял.
Аличе подняла его голову за подбородок — совсем так, как ей хотелось сделать, когда впервые увидела Маттиа.
— Ты должен убрать это. Я сама не могу, — сказала она.