Не ясно. Иногда я воображал, что женюсь на ней, но тут же мне представлялось веселое оживление в институте:
— Ленечка-то, слышали, женился?
— Только вылетел из-под мамочкиного крыла, и — все, готово!
— Кто же супруга?
— Какая-то деревенская смазливая девчонка, без образования даже.
— Вот так с порядочными мальчиками всегда и выходит.
— На какие же тети-мети он думает содержать семью?
— А мама на что?
Представлял тихое отчаяние мамы, ее строгий голос:
— Разве обязательно было так спешить?
Нет, думал я, лучше действительно не спешить, убедить Антона уехать в город, помочь с работой, определить в вечернюю школу и как-нибудь, когда она уже поосвоится, сохранив, однако, всю свою живость и своеобразие, удивить наших снобов, приведя ее в компанию… Ну, и любовь, любовь, конечно! Но этого снобам не понять.
Когда я в первый раз взялся в чем-то помочь Тоне на ферме, Юрка встретил мой почин сухо:
— Зря ты ее балуешь.
— Ну, если помочь девушке в тяжелом физическом труде — это баловство, тогда уж не знаю!
— Не беспокойся. К своему тяжелому физическому труду она так же приспособлена, как ты к экзаменационным сессиям.
— Каста рабочих и каста ученых?
— Дело не в кастах. Хотя я не думаю, что это так уж плохо… Труд, к которому приспособлен с детства, что-нибудь да значит.
— Ты просто…
— Но суть не в этом, дорогой! Суть, драгоценнейший мой, не в этом, а в том, что твоя помощь, вместо того чтобы возвысить тебя в глазах очаровательной Тони, сделает тебя в ее глазах смешным, не больше.
— О!
— Да, да, смешным. Пробовал ты когда-нибудь поднести ведро воды кабардинке? А я пробовал. Потом в пору было из этого села уехать не только мне, но и ей — тыкали пальцами в меня, что я взялся за женское дело, и в нее, что к ней обратились с таким смешным предложением.
— Сколько красноречия, и все — чтобы не поднести ведра воды!
— Глухой глухого… Я умолкаю. Не хочешь слушать стреляного воробья — ходи в дураках.
Каково же было мое удивление, когда через день или два я застал «стреляного воробья» прибивающим щеколду на скотном дворе.
— Между прочим, кабардинки… — начал я многозначительно.
— Тонечка, не слушай этого мракобеса, — перебил Юрка. — Сейчас он начнет заливать, что для кабардинки позор, если мужчина поможет ей донести ведро воды.
И метнул в меня хитрейший взгляд: мол, что, слопал?
А когда Тоня удалилась, сказал мне небрежно:
— Черти тебя принесли — интим нарушил.
Меня кольнуло это, конечно, но я ему уже не верил. И не верил… из-за кадрили.
Вроде бы ничего особенного и не было. Сидели мы, как обычно, с Тоней на скамейке. Я вспомнил первый вечер в деревне и так понравившуюся мне кадриль.