— В таком случае, заведи настоящий роман! — насмешливо посоветовала она.
Кольцов, уловив в её голосе обиду, ответил полушутливо-полугалантно:
— Вот я и пытаюсь, — и тут же подумал, что покривил душою, солгал. А чуть раньше эти слова были бы почти правдой — до встречи с Таней…
Расставаясь, они с Наташей условились встретиться на следующий день, от шести до семи вечера, возле Благовещенского базара.
Генерал Ковалевский был скуп на похвалы. Однако, получив от Щукина карты Киевского укрепрайона, он растрогался, наговорил много хороших слов и долго благодарил полковника. Но под конец разговора все же подлил ложку дёгтя — потребовал от Щукина объяснений по поводу вчерашнего происшествия в приёмной.
Щукин недоуменно и терпеливо выслушал командующего и затем откровенно сознался, что совершенно не посвящён в этот прискорбный инцидент, и пообещал во всем разобраться.
От командующего он вернулся в мрачном настроении. Слушая объяснения Осипова, все больше приходил в бешенство. Губы у — него стянулись в узкую полоску, брови распрямились в одну непреклонную линию.
— Вы бездарь, Осипов! — резко бросил он в побледневшее лицо капитана. Осипов, вытянувшись, ждал, когда у полковника пройдёт вспышка гнева. У Щукина всегда так: минуты лютого бешенства сменяются ледяной замкнутостью и неприступностью, а затем; отходчивой добротой. Это хорошо знал Осипов. Знал и то, что противоречить Щукину в такие минуты бессмысленно. Нет, сейчас нужно стоять перед ним с видом высеченного крапивой мальчишки, стоять виновато и молчать. Пусть полковник выговорится, ему станет легче, постепенно он угомонится и станет добрее, чтобы как-то загладить нанесённую другому несправедливую обиду…
Так бывало всегда. А пока Щукин продолжал бесноваться:
— За этот спектакль, разыгранный так дёшево, вас следует уволить! Совсем! Без права на обжалование! Кого нашли для этой пьесы? Рублёвую панельную шлюху!..
— Мадам Ферапонтова — руководительница танцкласса, — счёл удобным время для оправдания Осипов.
— Ну и что из того?.. — начал отходить Щукин, успокоенный покорным, виноватым видом Осипова. — И вообще, как же нам работать, если у вас фантазии не больше, чем у, третьеклассного гимназиста? Как?.. Вы же разведчик, черт дери!..
Щукин в упор смотрел в испуганно-преданные глаза Осипова, все больше и больше убеждаясь, что перед ним человек, готовый на него принять любую муку и, остывая, удовлетворённо подумал: «Строгость — тоже форма воздействия!»
А Осипов уловил перемену в настроении своего начальника, понял, что настало время оправдываться. Но, конечно, не слишком — слегка: