Первый Юра со слезами рассказывал Ксении Аристарховне и Викентию Павловичу об их жизни под Таганрогом, о поезде, о болезни и смерти мамы. Другой же не удержался, стал громко и даже немного хвастливо рассказывать о своих приключениях после того, как он остался один.
Выслушав рассказ Юры о драке на Собачьей тропе, Викентий Павлович обернулся к жене:
— Я так понимаю, Юрий принял сегодня боевое крещение! Все правильно, мужичьё надо бить!.. Надеюсь, ты не посрамил фамилию?! — патетически воскликнул он.
— Я ему сильно надавал! — засветился от похвалы Юра и добавил: — Приёмом джиу-джитсу… вот этим… знаете…
— Молодец! Хвалю! Начинай с малого, с малых большевиков! — заулыбался собственной остроте Викентий Павлович.
— А я и в Чека был. У красных. — Юра хотел преподнести это особенно эффектно, как самое сенсационное в пережитом, но вдруг вспомнилось буднично-усталое лицо Фролова, красные от бессонницы глаза — и голос его помимо воли упал чуть ли не до шёпота: — Правда, был в Чека…
Ксения Аристарховна всплеснула руками, брови страдальчески надломились, а Сперанский близко заглянул Юре в лицо и укоризненно покачал головой:
— Ну, это уж ты, братец, сочиняешь! — А сам горестно подумал: «Такое ныне время, должно быть, когда и мальчишки гордятся тем, что в меру сил своих принимают участие в борьбе. Слишком быстро взрослеют сердца».
Юра же, задетый тем, что ему не верят, стал запальчиво рассказывать:
— Схватили они меня и — к самому главному. А тот и говорит: ты шпион!
— А ты? — скептически спросил Викентий Павлович.
— А я?.. А я ка-ак прыгну! И — на улицу! И — через забор! — Теперь Юра опять рассказывал громко, даже залихватски и, чувствуя себя необыкновенно смелым и ловким, суматошно размахивал руками. — А потом по улице… по огородам… Стрельба подняла-ась!..
И тут Юра запнулся, вспомнив, что ниоткуда он не прыгал, что из Чека его выпустили и никто за ним не гнался. А ещё он вспомнил Семена Алексеевича и то, как заботливо он отнёсся к нему и на батарее, и позже, когда они ехали в Очеретино. Ему стало немного стыдно за своё хвастовство, и он смущённо поправился:
— Нет, стрельбы, кажется, не было… потому что… никто за мной не гнался.
— Это уже детали. — Сперанский по-отечески взъерошил Юре волосы. — Главное, что ты достойно выдержал экзамен на мужество. — И затем торжественно добавил: — Отменнейший молодец! Гвардия! Весь в отца!
Несколько мгновений они сидели молча, постепенно привыкая друг к другу. Потом Юра поднял глаза на дядю:
— А вы, Викентий Павлович?
— Что — я?
— Вы ведь тоже, как и папа, офицер. Почему вы не воюете?