Я не знаю ничего о некоем "мире" и о некой "мирской жизни", которые отделяли бы от Бога; то, что носит эти наименования, есть жизнь с отчужденным миром Оно, жизнь, поглощенная опытом и использованием. Кто поистине выходит навстречу миру, тот выходит навстречу Богу. Сосредоточение и исхождение, то и другое истинно, Одно-и-другое, которое есть Одно, - вот что необходимо здесь.
Бог объемлет все сущее, и Он не есть все сущее; также объемлет Бог и мою самость, и Он не есть эта самость. Ради этого неизреченного я могу на своем языке, как каждый - на своем, сказать Ты; ради этого есть Я и Ты, есть диалог, есть речь, есть дух (речь же - наипервейшее деяние духа). есть в вечности Слово.
* * *
"Религиозную" ситуацию человека, наличное бытие в присутствии, характеризует сущностная и неразрешимая антиномика. Ее сущность - в ее неразрешимости. Тот. кто принимает тезис и отвергает антитезис, искажает смысл ситуации. Тот. кто пытается мыслить синтез, разрушает смысл ситуации. -Тот, кто стремится сделать эту антиномику относительной, упраздняет смысл ситуации. Тот, кто хочет разрешить противоречие антиномий как-либо иначе, нежели жизнью, погрешает против смысла ситуации. Он же заключается в том, что ситуация во всей ее антиномике проживается, и только проживается вновь и вновь и каждый раз по-новому, проживается непредвидимо, непредсказуемо, непредопределенно.
Сравнение религиозной антиномии с философской прояснит нашу мысль. Кант хотел релятивировать философское противоречие между необходимостью и свободой, отнеся первую к миру явлений, а вторую - к миру сущего, так что оба эти полагания уже, собственно, не противостояли друг другу, но скорее были так же совместимы, как те миры, для которых они обладают значимостью. Но если я разумею свободу и необходимость не в мыслимых мирах, но в действительности моего стояния-перед-Богом, если я знаю: "я предался Ему" и к тому же знаю: "это зависит от меня", тогда от парадокса, который я должен прожить, я не вправе уйти, относя несовместимые полагания к двум разделенным сферам значимости, тогда я также не вправе прибегать к помощи каких бы то ни было теологических уловок, для того чтобы примирить эти полагания в понятии, я должен решиться на то, чтобы прожить то и другое в одном, и, прожитые, они суть одно.
* * *
Глаза зверя наделены даром великой речи. Совершенно независимо, не нуждаясь в содействии звуков и жестов, в высшей степени красноречиво, когда они всецело как бы покоятся во взгляде, глаза зверей, в их плененности природным, то есть в озабоченности становления, высказывают тайну. Этот уровень тайны ведом лишь зверю, только он может открыть его перед нами, но он доступен лишь открытию, он не может быть дарован в откровении. Речь, в которой это совершается, есть то, что она высказывает: озабоченность движение твари между царством растений с его надежностью и царством духовного риска. Эта речь есть невнятный лепет природы, впервые мощно охваченной духом, перед тем, как она предается ему в его космическом риске, который мы именуем человеком. Но никакая членораздельная речь никогда не передаст того, что может поведать невнятный лепет. Порой я смотрю в глаза домашней кошке. Прирученный зверек вовсе не получил от нас - как мы зачастую себе воображаем - дар "красноречивого" взгляда, он усвоил себе ценой утраты первоначальной непринужденности - лишь способность обращать свой взгляд на нас, незверей. При этом в его взгляде, в его предрассветных сумерках и в его восходе есть что-то от изумления и вопрошания, совершенно отсутствующие в том изначальном взгляде со всей его озабоченностью. Прежде всего в глазах кошки, загоравшихся под моим взглядом, прочитывался вопрос: "Неужели правда, что ты имеешь в виду меня? Ты действительно хочешь сказать мне что-то, а не просто ждешь, чтобы я позабавила тебя? Тебе есть дело до меня? Неужели для тебя я действительно присутствую? Я - здесь? Что это, исходящее от тебя? Что это, окружающее меня? Что это во мне? Что это?" (Здесь "я" - перифраза для отсутствующего в нашем лексиконе слова, которое обозначало бы лишенную Я самоидентификацию; а под "это" следует разуметь струящийся поток человеческого взгляда во всей полноте реальности его силы отношения.) Вот взгляд зверя, речь озабоченности, явил себя в великолепном восходе - и вот он уже закатился. Разумеется, мой взгляд длился дольше, но он уже не был струящимся потоком человеческого взгляда.