.
Согласно гипотезе А. Б. Головко, основанной на буквальной интерпретации сообщения Титмара о бегстве Святополка в Польшу после смерти Владимира, в 1015–1017 гг. за власть в Киеве боролись его вероятный преемник Борис и Ярослав. При содействии Болеслава Храброго Борис заручился поддержкой печенегов и «навел» их на Киев. После того как в 1017 г. он был убит варягами, польский князь выдвинул запасного кандидата на киевский стол — своего зятя Святополка, которого поддержали приверженцы Бориса в Киеве, вследствие чего стало возможным его утверждение на киевском столе в 1018 г.>{402}.
Подобные гипотетические реконструкции на удивление быстро превратились в полноценные исторические факты, которые позволили некоторым из исследователей утверждать примерно следующее: «Как выясняется сегодня путем довольно сложных сопоставлений и сравнений древнерусских источников с иностранными (сагами, хрониками и т. д.), Святополк Окаянный не убивал ни Бориса, ни Глеба; а совершил это убийство (по крайней мере, Бориса) сам Ярослав Мудрый». Особо отмечается тот факт, что «подобное изучение исторического прошлого чрезвычайно полезно, но необходимо помнить, что для людей русского средневековья, воспитанных на христианских идеях сказаний, которые традиционно описывали трагедию князей „страстотерпцев“, убийство совершил именно Святополк, и притом князья Борис и Глеб вели себя так, как и описано в сказаниях. То, чего не было в „действительности“, как раз было „на самом деле“. Более того, на идеальных примерах князей, погибших, но не совершивших греха клятвопреступления, оставшихся по-христиански верными, воспитывались поколения князей всего русского средневековья…» (A. Л. Юрганов)>{403}.
Следует отметить, что авторы всех вышеперечисленных точек зрения в своих рассуждениях просто отдают приоритет одной литературной традиции над другой, нисколько не задумываясь о том, насколько субъективным может быть в каждой из них отражение реальных событий. Поэтому не приходится удивляться тому, что предположение, высказанное Н. Н. Ильиным, в последнее время все чаще воспринимается как аксиома, хотя тождество «конунга Бурицлава» из «Пряди об Эймунде» с князем Борисом русских летописей представляется и возможным, и спорным. А. Ф. Литвина и Ф. Б. Успенский полагают, что «если допустить вслед за целым рядом исследователей, что под именем Бурицлав (Burizlafr) скрывается Борис Владимирович, то оказывается, что скандинавы сообщают элементом — слав даже те княжеские антропонимы, которые на русской почве изначально его не содержат»