. Таким образом, в историографии сложилось представление о том, что «Эймундовасага» представляет комплекс фольклорных мотивов, что, по мнению некоторых исследователей, является достаточным основанием для того, чтобы «исключить „Прядь об Эймунде“ из источников с решающим голосом», при реконструкции династического конфликта 1015–1019 гг., так как «по своему содержанию она является не исторической сагой, а чисто литературным произведением» (А. В. Назаренко)
>{417}.
Основу «Пряди об Эймунде» составляет мотив о трех братьях-правителях, представляющий один из универсальных средневековых стереотипов историописания, восходящих к архаичной фольклорной традиции (В. Я. Петрухин)>{418}, по которым конструировалась «текстуальная реальность» источника: ее проявления можно наблюдать и в ПВЛ, и в «Хронике» Титмара Мерзебургского, и у византийского хрониста Иоанна Скилицы. Надо думать, что в христианской Европе этот стереотип восходил к библейскому преданию о разделе земли между сыновьями Ноя, по которому строились описания исторических территориальных разделов. В соответствии с этим стереотипом существование трех наследников Владимира признается всеми источниками, но синтетическая их интерпретация оставляет широкое пространство для моделирования инвариантных реконструкций с участием разных действующих лиц.
Обратим внимание на другие «литературные штампы», свойственные «Пряди об Эймунде». Это не только традиционный «переселенческий» мотив, заставляющий отправляться в странствие главного героя (В. Я. Петрухин), но и мотив конструирования междоусобиц, в которых участвует главный герой, моделирующихся в соответствии со средневековыми представлениями о власти, собственности, чести правителя. Как правило, причина междоусобий — это борьба за «территориальную юрисдикцию», то есть право взимания дани с земель, за которое боролся Эймунд в «Саге об Ингваре Путешественнике» и которая послужила в «Пряди об Эймунде» причиной войны сначала между Бурицлавом и Ярицлейвом, а затем между Ярицлейвом и Вартилавом.
Это не только одно из общих мест средневековой историографии, но и своеобразный критерий оценки правителя, что, собственно, и объясняет тот факт, что в скандинавских, латинских и древнерусских памятниках в качестве причины междукняжеской войны 1015–1019 гг. везде фигурирует стремление к единовластию. Поскольку эта информация зафиксирована различными культурно-историческими традициями, она отражает объективную политическую закономерность, учитывая, что аналогичные явления, согласно Титмару Мерзебургскому и Козьме Пражскому, на рубеже X и XI вв. имели место в Польше и Чехии или, например, в Скандинавии, где, по свидетельству той же «Пряди об Эймунде», всюду говорилось, что О лав Харальдсон отнял власть у девяти местных конунгов. Таким образом, для составителя «Пряди» так же как и для древнерусского летописца, знавшего о междоусобии Святославичей в X в., борьба, разыгравшаяся летом 1015 г. за право обладания наследством Владимира, ничего экстраординарного не представляла, и лишь позднее в летописной и агиографической традиции ей была придана негативная тенденция.