Отец вернулся под утро, от него остро пахло гарью, куртка у него была черной, а лицо черно-красным.
— Я вызову врача, — испуганно сказала мама.
— Врачам сейчас есть чем заняться, — отмахнулся отец.
— Это и вправду кэлпи? — шепотом спросила мать.
Отец устало кивнул и начал стаскивать куртку, при этом досадливо морщась.
— Сволочи. Никого не жалеют. Ни себя. Ни нас.
Мама то ли вздохнула, то ли всхлипнула.
— Что им от нас надо? Почему не оставят нас в покое?
— Это конкуренция, — сказал отец, — за пространство и за ресурсы. Сначала проигрывали мы, но потом на Суше разработали толковую стратегию, и стали проигрывать они. Но остановиться они не в силах.
— Что же они, — шепотом спросила мама, — так и не успокоятся, пока не…
— Скорее, наоборот, — сказал отец. — После войны их и осталось-то всего ничего. Это они от бессилия.
Вырасту и убью всех кэлпи, подумал Фома. Он представил себе, как пробирается болотами, где в тине ворочаются огромные рыбы, как путешествует по Дельте с настороженным оружием, как уходят вверх частоколы тростника, оставляя лишь узкую синюю полоску неба, и где-то там, в плавнях, на заросших островках скрываются злобные зеленокожие твари, но он, Фома, сильный и смелый, и у него верные боевые друзья.
Мать звякала чем-то, вполголоса переговариваясь с отцом, пахло спиртом и дегтярной мазью, но Фома уже не слышал; он плыл на легком катере по темной воде, урчал мотор, и плавни смыкались над его головой.
* * *
Он вздрогнул и проснулся.
От прогоревшего костра тянуло кисловатым дымом, сквозь листву просвечивало небо. Листва была черной, а небо — густо-синим, и это было странным, ведь из окна ночное небо казалось черным, а листва — зеленой. В небе висели крупные звезды, каждая сияла огнем своего цвета. Он никогда раньше не замечал этого, думал, они все одинаковые, белые и холодные.
Еще несколько секунд потребовалось, чтобы он вспомнил.
Он подскочил на жестком ложе — на самом деле это был просто ворох сухих стеблей тростника. Тело зудело от укусов песчаных блох, но это, подумал он, ерунда по сравнению со всем остальным. Руки были свободны, но правое запястье охватывала причудливо вывязанная петля, а от нее тянулась веревка, другим концом охватывая запястье одного из кэлпи. Сейчас веревка натянулась и дергалась туда-сюда. Оттого он и проснулся.
В сумраке меж черных стволов сновали высокие гибкие фигуры и слышались резкие голоса.
Он нагнулся и попытался зубами ослабить узел. Веревка была гладкая и скользкая, как змея.
Кэлпи повел рукой, и Фома нырнул к нему головой вперед.
— Сиди тихо, — сказал кэлпи и прижал ладонью макушку Фомы так, что тот пригнулся, больно ударившись носом о собственное колено.