– На все воля Аллаха! – вздохнул старичок.
– Выходит, так Аллаху угодно? – парировал Ашир. – Даже Аллах не за Джунаид-хана, а за нас, за большевиков!
– Аллах и хороших людей прибирает… Шайтан и святого человека может искусить.
– Вы, старина, туману напускаете!
Ашир не удивился, когда заговорил вожак десятки Атали:
– Может, ты и прав, Ашир. Многие знают твоего отца Тагана. Сын такого человека не может быть обманщиком. Но Джунаид-хан и его нукеры близко, они тут хозяева на сотни верст…
Атали не спеша подошел к Аширу и вполголоса добавил:
– Мы все стреляли в красных аскеров. Что с нами будет?
Он замолчал и отошел к Мовляму, изучающе разглядывающему людей. Обычно бессловесные и безропотные, они вдруг заговорили, заспорили, перебивая друг друга. Сердце Ашира екнуло от радости. Он так долго ждал этих слов. От того, как он ответит, решится исход борьбы за этих людей, ради которых Таганов пришел сюда.
– Я уже говорил, что советская власть всех вас простила, и даже тех, кто стрелял в красноармейцев. Это заявляю я, Ашир Таганов, красный командир, член партии большевиков… Именем партии и советской власти! Кто пойдет со мной и осядет на Кесе Аркаче или в другом любом оазисе, тому будут даны земля и вода. Понимаете? Земля и вода! Но поймите, нельзя пахать землю, сеять зерно и чуть что – хвататься за винтовку, бегать по пескам, как джейраны… Поднимитесь на холм, посмотрите с высоты: куда большинство, туда и вы. Вы же задом на золе, а мыслями на сказочной Кап-горе… Басмачество – мираж черных песков, а советская власть – сама жизнь, ваш родной аул, это колодцы с пресной водой, щедрые поля, полноводный Алтыяб, текущий с Копетдага. Это ваш дом, жены и матери, братья и сестры… Даже заяц к родному холму бежит.
Таганов замолчал и улыбнулся Атали, заспорившему с коротышкой Сапаром-Заикой, насупившимся и злым. Вокруг поднялся невообразимый шум. Перекрывая людской гомон, Ашир крикнул:
– Люди, вы верите мне?
– Да! Верим!..
– Кто пойдет со мной, переходи направо! Остальные оставайтесь на месте.
Почти все собравшиеся шагнули к Аширу. Только коротышка Сапар, старый Сары-ага, несколько аксакалов и, к великому изумлению Таганова, Мовлям не двинулись с места.
Урочище было окутано сплошным гвалтом. Джигиты суетились, носились взад-вперед, стягивали кошмы с юрт, грузили их прокопченные остовы на верблюдов, запасались водой, увязывали свои нехитрые пожитки. Несколько всадников уже гнало из песков овец.
Длинный караван двинулся на Бахарден. Позади всех на конях медленно ехали Мовлям и Ашир. Мовлям был задумчив и грустен. На боку у него в желтой деревянной кобуре болтался маузер – подарок самого Хырслана. В минувшую ночь, как и многие обитатели урочища Кирпили, Мовлям долго не сомкнул глаз. Переворачиваясь с боку на бок, он воскрешал в памяти одну картину за другой. Вот сыпались со звоном женские украшения, монеты… На расстеленном платке их целая груда. Все выворачивают карманы, Хырслан зорко следит, не утаишь ни гроша. У кого отняты эти деньги и украшения? Мешки с зерном, что привозили из ночных походов? Не те, сбитые, плотные, которые он видел у бая в загородке, а залатанные с боков, заполненные до половины, стянутые обрывками бечевки… Чьи они? Небольшие истертые коврики, истоптанные паласы… Из чьей юрты они увезены? Хырслан всегда посылал его отбиваться от наседавших красноармейцев, прикрывать отход. И никогда не брал с собой в ночные налеты.