Утверждение Райисполкомом и вступление в должность – донести».
Подписи. Печать.
Три глухих удара станционного колокола. Поезд, доставивший меня на небольшой полустанок, проскрежетал замерзшими тормозами, дернулся, громыхнул буферами, и вагоны поползли в ночную даль, к Омску. Мелькнул красный фонарик. Зимняя темь, только из окна станционной конторки бросает на синий снег желтые пятна лампа-молния.
Где-то неподалеку – конское ржанье, но ничего не видно...
Холод. Морозит.
– Далеко следуете, гражданин?
Передо мной огромная фигура в волчьей дохе.
– В Святское. А что – не ямщик, случайно?
– Ямщик. Курков мое фамилие. Еслив пожелаете, свезу мигом! За два с половиной часа домчу. Кони – звери... Тулуп есть... И не заметите.
– Сколько возьмешь?
– Что там! Сойдемся. Айдате... Давайте чемоданчик...
Кошева широкая, просторная – хоть свадьбу вози.
– Трогай, Курков!
Свист ямщичий, по-разбойному резкий, оглушительно врывается в уши...
– Эй, вы, ласточки!..
Рывок, облако снежной пыли, и бешеный перепляс старосибирской ямщичьей пары по набитой дороге-зимнику. Только цокают копыта коренника в передок кошевки, режет лицо ледяной ветер да заливаются шаркунцы...
– Добрые у тебя кони, Курков!..
– Чо-о?
– Говорю: кони знатные!
– А-а-а!.. И прадед ямщиком ездил... Коней знаем...
Вокруг морозная пустыня да бескрайние камыши. Озера, озера...
Час скачки. Но вот пустил ямщик лошадей шагом.
– Закуривай, Курков! Угощайся городской папироской. Сам-то святский?
– Невдалеке оттель проживаем. В Сивушине. Ране-то здесь Московский тракт проходил. Почитай, полсела на ямщине жили... А вы – к нам на должность али так на побывку, к родне какой?
– Народный следователь.
– А-а-а! Вас в Святском давно ждут. И квартера, кажись, приготовлена. Вона, как сошлось! За вами вроде два раза исполкомовских лошадей посылали, а довелось мне... случаем...
– Да задержался в городе... А что это там за огоньки? Вон справа. Деревня?
– Деревень тут на все полсотни верст не сыщешь, до самого райцентру... Волки.
– Смотри-ка? Много зверья? Нападают?
– В редкость. Нонешний год – было... Бабу одну заели... Хворая баба была, а одиношно поперлась со своей деревни в село. К крайней обедне вишь понадобилось. То ли грехи замаливать, то ли от хвори Миколе Зимнему свечку поставить... А пуржило. Ну, через два дни нашли голову да ноги в пимах...
Долго молчим.
– А на проезжих нападают?
– Не-е-е. Зверь с понятием. Учителка ишо шла обратно с сельпа в деревеньку... За карасином ходила на восемь верст. Ну, окружило волчье. И идут в пяту, наперед забегают, садятся: вроде, дескать, нет тебе ходу – смерть! Бабенка сперва в смятение вошла, а все ж догадалась: юбку порвала и – в жгут, а потом – карасином. И подожгла. Зверье – в стороны, а учителка так в невредимости и дошла до жительства. Боле не слыхать было. Волк – он над слабым да хворым куражится, а коли видит, что человек в полной силе, – ни в жисть не насмелится.