Шельбаум какое-то мгновение пристально смотрел на него. Затем он резко повернулся к двери, открыл ее и крикнул:
— Маффи! Протокол! — И, когда Маффи вошел, добавил: — Этот человек совершил кражу со взломом в кредитном бюро.
Едва Кёрнер подписал протокол, Шельбаум приказал увести его. У двери Ловкий встретился с входившим обер-полицайратом.
— Что это за птичку вы поймали? — поинтересовался Видингер, оставшись вдвоем с Шельбаумом.
Шельбаум доложил. Обер-полицайрат молчал. Он старался не выдать своих чувств, но обер-комиссар отлично понимал, что с ним творилось в данную минуту. Арест Ловкого грозил скандалом, а ССА надо было принимать меры, чтобы предотвратить его. Что значило это для самого Кёрнера, Шельбаум даже не хотел и думать.
Видингер потребовал доложить ему о событиях последней ночи. Теперь обер-комиссар «дорогим Шельбаумом» не был. То, что арестован человек, в руках которого одно время находилась переписка между Фридеманом и ССА, Видингер рассматривал как личное оскорбление.
— Вы знаете, что в министерстве вами недовольны? — ворчливо спросил он, когда Шельбаум закончил свой доклад.
— Не могу понять почему, — удивился обер-комиссар.
— Вы посылали Нидла в министерство за получением сведений о Коваловой, — раздраженно сказал Видингер. — Ему ничего не дали. Вам посоветовали фрау Ковалову оставить в покое. Вы этому совету не последовали.
— Мы ведем следствие по делу о насильственной смерти людей, господин обер-полицайрат, — спокойно сказал Шельбаум. — Разве в министерстве не знают, что такое убийство?
— Разве вы не понимаете, что здесь нужен совсем иной подход? — крикнул Видингер. — Кроме того, Нидл пытался узнать о состоянии хода расследования по делу Плиссира. Вы можете мне сказать, почему оно его интересует?
Обер-комиссар подумал о допросе Эвелин Дзуры в прошлую среду.
— Плиссира знал Фридеман, — медленно сказал он. — Пройти и мимо этого?
— Я должен пойти на совещание, — сказал Видингер с раздражением. — Поговорим потом.
* * *
Фазольд враждебно смотрел на Ковалову, стоявшую в дверях.
— Уважаемый мастер, — сказала она. — Не будьте букой, впустите меня.
Она направилась прямо на веранду, которую Фазольд несколько прибрал.
— Я так и думала, — удовлетворенно произнесла она, взглянув на бутылку коньяка и полупустую рюмку на письменном столе. — Время от времени вы нуждаетесь во взбадривании. Много этой жидкости не употребляю, но против одной рюмочки я бы не стала возражать.
Фазольд взялся за бутылку, рука его дрожала.
— Вы нервничаете, благородный художник, — сочувственно заметила Ковалова. — Видит бог, у вас есть основания к этому. Уверена, что полиция навестила вас по поводу нашего общего друга Деттмара. У меня она тоже была. У вас определенно есть неопровержимое алиби, у меня, к сожалению, нет.