Она спокойно дала связать себе руки, усадить в повозку, терпеливо выслушала все претензии односельчан…
– Он ведь не жениться уже хочет, а четвертовать с особой жестокостью, – жалобно сказала девушка, заглядывая в глаза то одному, то другому. Односельчане старательно отводили глаза и говорили, что графская воля – закон. Кого хочет – казнит, кого хочет – милует… – Ясно, – разочарованно вздохнула она, – дайте хоть с отцом-матерью проститься! – Роль жертвы, едущей на казнь, Джурайя играла до конца, и даже всплакнула по своей горькой судьбинушке.
– Вот у Его Сиятельства господина графа и попросишь, а там уж его воля – пущать иль не пущать, – отводя глаза, процедил сквозь зубы староста, сам садясь за кучера…
Гнал он, не слишком жалея лошадей, и к вечеру следующего дня её уже передавали с рук на руки обалдевшим стражникам, а староста всё тараторил – вы скажите Его сиятельству, изловили, дескать, с риском для жизни! Шкуры своей не пожалели, а беглянку доставили! – кричал он в закрывающиеся ворота.
– Разберёмся, – буркнул стражник, сматывая аршин верёвки с посиневших рук Джурайи. Этот молодой парень нередко сопровождал Корбина в визитах к старому учителю и теперь недоумевал, как эти остолопы умудрились изловить и повязать одну из его самых успешных учениц. Джурайя делала страшные глаза и мотала головой, давая понять, что делать нужно то, что говорит староста – и ни в коем случае не показывать, что они знакомы…
Когда Корбину сообщили, что к нему привези изловленную Джурайю, он удивился и неохотно оторвался от мольберта. А в дверях кабинета, куда сам же и распорядился доставить беглянку, какое-то время стоял, стараясь запомнить каждую деталь открывшейся ему картины: перед освещённым закатным солнцем окном в сумерках стояла девичья фигурка с понуро опущенными плечами. Джурайя задумчиво смотрела в окно и водила пальцем по покрытому морозными узорами стеклу… Отросшие волосы падали на глаза, а девушка каким-то пацанячьим жестом сдувала их краем рта. Тряхнув головой чтобы избавиться от наваждения, Корбин хлопнул в ладоши. Зажглись магические лампы, осветив кабинет мягким светом. На тонких запястьях Джурайи отчётливо проступали синеватые рубцы, оставленные верёвкой. Девушка вздрогнула от хлопка, но так и не повернулась.
– Неужто свои же сдали? – притворно удивися Корбин. – Ай-яй-яй, как не хорошо! И не пожалели?
– Не-а, – невесело усмехнулась Джурайя. – А я их так просила, всплакнула даже. И ни одна сволочь не заступилась…
– Все люди – сволочи, – нравоучительно выдал Корбин, наставительно подняв указательный палец. – Ну… Кроме некоторых. Чем больше живу – тем больше в этом убеждаюсь.