Урсула сама поднялась наверх с пуншем. Странно было видеть ее. Вообще-то она была такая же, как всегда. Она не изменилась. И все-таки — это была другая Урсула. Она поставила поднос на тумбочку и схватила его за руки:
— Слава богу, что ты пришел в себя!
Он взял протянутый ему стакан обеими руками. Она помогла ему пить. От пунша шел пар. Пастор почувствовал себя больным мальчиком, которому мать принесла горячее питье с медом. Он не осмеливался сделать глоток обжигающего напитка, но не мог и удержаться от этого. Не осмеливался спать в одиночестве. Но не мог и бодрствовать.
Он смотрел на уголки губ Урсулы. Они дрожали. Красивые. Ямки в уголках. Две маленькие ямки. Но они были из другой жизни. Что она здесь делает?
Они все вошли к нему в комнату. Пастор видел их как в тумане. Одного за другим. Мать. Детей. Сестру. Время и пространство исчезли. Он не знал, как долго был в забытьи. Но когда он проснулся, доктор по-прежнему сидел рядом. За окном было светло. Наверное, уже наступило утро.
Один раз он проснулся и почувствовал себя лучше. Заговорил с доктором, дремавшим возле его кровати.
— Ты сказал, что я бредил... — начал он.
Доктор, всхрапнув, проснулся и наклонился к пастору. Вытащил стетоскоп и начал прослушивать ему грудь.
— Не думай сейчас об этом... Дыши! — приказал он.
— Я хочу знать.
— Хорошо. Мы поняли это так, что ты говорил с этой Сарой Сусанне.
— Мы?
— Твоя жена тоже была здесь...
— Что я сказал? — шепотом спросил пастор.
— Ты говорил немного сбивчиво, но я привык понимать бред больных...
— К этому нельзя относиться серьезно.
— Почему же? — почти весело спросил доктор. — Нельзя сказать, что я услышал что-нибудь умное.
— Но я все-таки духовный пастырь...
— Ты, но не она, — заметил доктор.
— Что же тогда непоправимо?
Пастор хотел посмотреть в серые глаза доктора, однако не смог выдержать его взгляд.
— Непоправимо? Это решать тебе. Ты говорил о каком-то портрете...
— Что именно?
— Ты называл эту женщину разными ласковыми именами, и твоя жена все это слышала.
— Как она к этому отнеслась?
— Она хотела удалить меня из комнаты под тем предлогом, что я должен спуститься вниз и поесть
— И ты ушел?
— Нет, мне было слишком любопытно. Эта черта моего характера доставляет мне много радости. Я не ушел, но зато велел ей принести мне выжатую тряпку и таким образом остался с тобой наедине.
— И она принесла?
— Да, и отсутствовала как раз столько времени, сколько понадобилось, чтобы спасти положение.
— Так что же такого я сказал?
— Это останется между Господом и мною, я не собираюсь никого мучить цитатами. В бреду люди говорят много странного. Открывают страшные тайны. Или мечты...