— Прошу вас, называйте меня Дирком, — сказал он, крепко пожимая протянутую ему руку. — А я, если позволите, буду называть вас Яном.
— Согласен! — воскликнул Ян Стен. — От всей души согласен! — Он с улыбкой повернулся к Франсу: — Могу ли я засвидетельствовать свое уважение вашей чудесной супруге? Если бы не ее мудрое вмешательство тем злополучным утром, я, пожалуй, не успел бы вовремя сесть в дилижанс… — Ян прыснул, вспомнив ведро ледяной воды, которое госпожа Хальс опрокинула на них с Франсом. Но лица хозяина дома и его брата внезапно омрачились, и Ян встревожился: — Я надеюсь, госпожа Хальс здорова?
— Госпожа Хальс умерла два года назад, — ответил Франс.
От неожиданности Ян развел руками:
— Не знаю, что и сказать… Простите меня. Но почему вы не сообщили об этом печальном событии?
— Я отправил письмо в Рим, но оно вернулось обратно с уведомлением, что вы покинули город, — объяснил Франс. — А вашего нового адреса у меня не было.
Ян кивнул.
— Это правда. Я не мог писать из Испании, потому что письма вряд ли дошли бы до вас…
— Вы жили в Испании? — перебил с интересом Дирк.
— Три года, — коротко ответил Ян. И пояснил, словно это что-то меняло: — Я жил в Севилье, в доме моего учителя, художника Франсиско Пачеко.
Воцарилась неловкая пауза. Дирк силился понять, как мог добропорядочный голландец отправиться во враждебную страну, пускай даже с такой невинной целью?! Как бы Франс не рассердился и не выгнал гостя из дома! Но вместо этого брат кашлянул в кулак и нерешительно спросил:
— И… чему же учит этот живописец?
Дирк удивился. Неужели это произнес Франс? Когда семья Хальсов покидала Антверпен, спасаясь бегством в свободные северные провинции, брат был подростком. Он видел зверства, творившиеся вокруг по приказу испанского короля, и ненавидел даже название этой страны! И вдруг — нате вам! Является какой-то юнец, как ни в чем не бывало объявляет, что прожил в проклятой Испании три года, а Франс спрашивает, чему его научил испанский живописец!
Однако гостя этот вопрос совершенно не удивил. Ян Стен снял шляпу, небрежно бросил ее на стул и начал свой рассказ. Вскоре Дирк увлекся и на время позабыл, что речь идет о врагах, с таким восторгом говорил Ян о доме своего учителя.
Дом дона Пачеко называли в Севилье академией всех искусств. Там собирались самые талантливые люди Испании: писатели, художники, актеры, философы, ученые… Бывал в доме и дон Мигель Сервантес, автор нашумевшей книги о похождениях Дон Кихота — в жизни мелкого, неудачливого служащего.
Дон Пачеко в обучении применял самые простые методы: ставил натюрморт или натурщика и заставлял учеников их писать. Впрочем, обучать на реальной натуре весьма непросто. Самый острый и непокорный художник современности, итальянец Караваджо, насаждал в Италии новую манеру: «Писать то, что видишь и как видишь». Позже это назвали «изображать жизнь в формах самой жизни», и много было вокруг шума и споров, страстей и мук, карьер и чинов, хотя, казалось бы, как это просто — писать то, что видишь! Попасть в мастерскую Караваджо Яну Стену не удалось: великий живописец редко брал учеников. Он посоветовал молодому человеку обратиться к дону Пачеко, который был известен как добросовестный и знающий профессионал. Вот так Ян Стен оказался в Испании.