Поочередно хлопнули двери. Пыльный лист пальмы вздрогнул. Вошла молодая женщина в синтетической шубе с фирменным пластиковым пакетом в руках.
Жаль, нельзя работать в женском отделении. А там навару, само собой, больше…
Ткнув окурок в кадушку, вор подошел к кассе, заглянул в окошечко.
— Не скажете, который час?.. Спасибо… Что-то друг задерживается… Наверное, жена не отпустила… Не дают бедному человеку даже во время отпуска попариться… Думаете, придет? Тогда еще подожду…
Он снова пристроился на ту же скамью, снова закурил.
Сегодня почему-то в баню перли одни старики. Тащили в допотопных сумках веники, завернутые в газету, бренчали мелочью в немыслимых пальтишках. А навстречу им выползали такие же старики, но только побагровевшие, с открытыми ртами, с полотенцами на шее.
Но вот, наконец, кое-что стоящее…
Парень в не стиранных ни разу джинсах, кожаной куртке на молниях, с новеньким дипломатом.
Вор выждал, и когда вошел в отделение, парень уже в одних цветастых трусах стоял перед кабинкой и расстегивал браслет электронных часов. Видно, он специально выбрал эту кабинку, как раз напротив столика, за которым поигрывала ключом старушка в аккуратном выглаженном халате, в чистеньком беленьком платочке.
Вор разделся на три номера дальше.
Пока он раздевался, старушка — он видел ее в первый раз — нравилась ему все больше и больше. Завидев клиента с тазом, она молниеносно кидалась к его кабинке и так же молниеносно возвращалась на свой пост. Иногда она хваталась за швабру и, морща носик, проводила тряпкой по мокрым следам, которые портили сияющий кафель.
Вор забрался в парную, открыл вентиль, но пор лишь слабо шипел и выползал из-под большой плоской батареи скудными белесыми струйками. Он облокотился на влажные перила и стал ждать. Вскоре появился тот парень и сразу же потянулся к вентилю.
— Без пользы, студент… Открыт на полную… Лучше слетай да спроси у божьего одуванчика, когда пар дадут… Может, зашевелятся, черти…
Парень вернулся минуты через две, поднялся наверх, встал рядом.
— Котлы, говорят, чистят.
— Подождем, — вор поскреб шею, грудь. — А то придешь по-человечески попариться, а тебе — фига…
— А у нас в стройотряде каждую субботу такую баньку закатывали… Навкалываешься до потери пульса — и туда…
— Обезьяна превратилась в человека не для того, чтобы человек превращался в лошадь…
— Точно… Пойду хоть под душем ополоснусь… Все равно раньше, чем через полчаса, пар не дадут…
Студент ушел, а вор по-прежнему стоял у перил и смотрел, как трудно и тяжело пробивается наружу неокрепший парок.
Открыв дверь плечом, ввалился толстый дядя. Добрый березовый веник он держал перед собой обеими руками.