— Продолжай, пусть мокнет. Не усохнет.
— О, Эрик... — Мэгги всхлипнула еще пару раз, ей стало легче, и она уютно устроилась между его раздвинутых ног. — Я не понимаю, что творится со мною последнее время.
— Тяжелая неделя?
Она кивнула и задела головой его подбородок.
— Можно пожаловаться?
— Ну конечно.
Как хорошо, что можно вот так прижаться к нему и вылить все, что накипело на душе.
— Идея нанять Кейти на работу оказалась неправильной, — начала она и рассказала, что дочь регулярно просыпает начало рабочего дня, как ей трудно заставить себя присматривать за нею, о том, что она не может теперь обсудить свои трудности с Бруки, и как сложно оставаться заботливой матерью с повзрослевшим ребенком. Призналась в своей повышенной раздражительности и в абсолютном безразличии к тому, что потеряла надежду на восстановление хоть сколько-нибудь терпимых отношений с собственной матерью. Она сообщила Эрику, что Кейти знает о ее встречах с ним, и у них был неприятный разговор по этому поводу. — Теперь понимаешь, как ты был мне нужен сегодня?
— Ты мне тоже очень нужна.
— Что-нибудь случилось?
Он рассказал ей о той кутерьме, которая царила в доме Майка и Барб начиная с прошлого воскресенья, после нашествия орды по поводу окончания школы Николасом, и что прошлой ночью Барб разродилась девочкой — с двухнедельной задержкой, но крупной и здоровенькой, которую нарекли Анной в честь бабушки.
— За одну неделю они выпустили в мир одного ребенка и впустили в него другого, — грустно заключил свой рассказ Эрик.
— А у тебя — ни одного. И в этом твоя беда, правда?
Он только вздохнул, передернул плечами и, взяв за руки, заглянул ей в глаза.
— Вчера произошло и еще кое-что...
— Что?
— Вчера к матери приходила Нэнси и просила помочь ей со мной помириться, а мой адвокат говорит, что, если я откажусь от попытки восстановить отношения с женой, это произведет плохое впечатление на судей.
Мэгги внимательно вгляделась в напряженное лицо Эрика.
— Не волнуйся, — добавил он быстро, — я люблю тебя. Ты единственная, кого я люблю, и я обещаю, что не вернусь к ней никогда. Никогда.
Он поцеловал ее в губы, сначала нежно, а потом все более пылко и жадно, касаясь ее языка своим.
— О, Мэгги, я так люблю тебя, — сказал он с мукой в голосе. — У меня вся душа изболелась из-за того, что я не могу сразу освободиться, жениться на тебе и положить конец твоим страданиям из-за того, что твои дочка и мать нас осуждают.
— Я знаю. — Настала ее очередь успокаивать Эрика, и, скользя пальцем по его лицу и бровям, Мэгги добавила: — Когда-нибудь это произойдет.