Показав ей кукиш, Эрик ответил:
— С этого момента чихать я хотел на то, что ты хочешь или не хочешь.
— Не понимаешь? И никогда не понимал.
— Я не понимаю? — Он еле удержался от того, чтобы от ярости не заехать кулаком по этому красивому лицу. — А что я должен понимать? Что ты сделала аборт, не сообщив мне об этом? Господи! Женщина, чем я был для тебя все эти годы — постельной принадлежностью? Единственное, что требовалось, — дойти до оргазма, и этого достаточно?
— Я любила тебя.
С отвращением он отпихнул ее от себя.
— Дерьмо! Знаешь кого ты любила? Себя. Да, только себя, и никого больше.
С холодным презрением она ввернула:
— А кого же ты любил, Эрик?
В напряженной тишине они в упор смотрели друг на друга.
— Ты и я знаем, кого ты любил, не так ли? — настаивала Нэнси.
— Нет, не так, пока я не разлюбил тебя. И даже тогда вернулся и попытался все начать сначала.
— Большое спасибо, — саркастически ответила Нэнси.
— Но и здесь ты врала мне. Ты была не более беременной чем я, но врала столь изощренно, что я тебе поверил.
— Да, врала. Чтобы удержать тебя!
— Чтобы удовлетворить свои собственные низменные желания.
— Ты этого заслужил. Весь город знает, кто отец ее ребенка!
Гнев отпустил его, и теперь в голосе Эрика слышались нотки раскаянья:
— По этому поводу, Нэнси, я могу лишь просить прощения. Я никогда не хотел ничего подобного для тебя. И если ты думаешь, что я сделал это нарочно, то сильно ошибаешься.
— Но ведь ты побежишь к ней, я знаю.
Он увидел, как горестно искривился ее рот, но промолчал.
— Я все еще люблю тебя.
— Нэнси, не надо! — сказал Эрик и отвернулся от нее.
— Каждый из нас ошибался, — сказала она, — но мы все еще можем начать сначала. С чистой страницы.
— Слишком поздно. — Он смотрел в окно, но ничего не видел.
На этой кухне, которую Эрик так любил, а она ненавидела, он вдруг почувствовал глубокое сожаление о их несостоявшемся счастье. Нэнси прикоснулась к нему.
— Эрик, — сказала она умоляюще.
Он отшатнулся от нее и, сорвав со спинки стула кожаную куртку, стал натягивать ее на себя.
— Я пошел к маме.
Звук застегнутой молнии поставил точку на фразе.
— Не уходи! — заплакала Нэнси.
Насколько он мог припомнить, она никогда раньше не плакала.
— He надо, — прошептал он.
Нэнси схватилась за лацкан его куртки.
— Эрик, теперь я буду совсем другой!
— Не надо... — Он освободился от ее рук. — Ты унижаешь не только себя, но и меня.
Эрик поднял больничный счет и сунул его себе в карман.
— Завтра я пойду к адвокату и попрошу его: либо он ускорит развод, либо я найму другого, кто сможет сделать это быстрее.