– …Как говорится – из двух зол меньшее. Быть посему. Мы лишим Нику памяти о нескольких часах ее жизни, тех, что она провела у нас дома и с тобой. Так можно? – Отец очнулся и поворотил к нему хмурое лицо.
– Да, конечно, – облегченно согласился Денис.
– Ты никогда не будешь пытаться с ней… заново подружиться и проводить время. Никогда. Ты понял?
– Да… папа… – Что-то заворочалось в груди, но это «что-то» – потом, позже вырастет в ощущение разлуки, в боль от разбитой любви, а сейчас это пустяк на фоне победы… Ника будет жить, вот что главное…
– Принять меры надо будет прямо сейчас, на этом месте. Может, быть они даже и не почуют. Начинаем обряд и уезжаем. Слава, садись. Мор, в машину. Денис, возьми Морку, поддержи Нику… Как только закончим – сразу ходу – и никто ни единого звука до самого города. Может быть, обойдется… Пожелай вслух, Денис, ты должен пожелать. Подай руки – мне и матери…
Мерседес с силой рассекал воздух, спидометр показывал сто пятьдесят. Все молчали, Ника уже просто спала, ее сон должен быть закончиться возле дома. Денис левой рукой прижимал девушку к себе, у нее было такое нежное, худенькое плечо, шелковые ароматные волосы, у Дениса гулко бухало сердце… И он понял внезапно причину своих головных болей… Жалость – вот что их вызывало.
* * *
– Ой и хорош в этом году мед! Ох и душист! А, Федоровна?
– Да и в том был неплох.
– Ну ты не равняй! В прошлом-то году мед был хороший, да и все. А в этом – особенный. Да что у тебя, нюхалку заложило?
– Да уж не молоденькая, и чутье не то.
– Вот и дари тебе после этого. Ну на вкус повспоминай!
– Не-ет, не вспомню. Это ты у нас, Силыч, не хуже ведмедя в меду-то разбираешься. Еще кружечку?
– А-бизательна! Хорош медок! Я тебе больше скажу: со времен Петра Ивановча Прокоповича, императора пчелиного, земля ему пухом, с липовых урожаев от его Сиама – ох и сильная была семья – не пробовал я такого меду. Может, подогреть?
– Да только что кипел. И заварка горяча. Пей, Петр Силыч, пей на доброе здоровье.
Наконец, после десятой, наверное, кружки, поллитра вместимостью, Петр Силыч обтер платком свекольно-красное лицо, протяжно, на всю избу рыгнул, ухватил большими пальцами подтяжки, оттянул повыше и, довольный, щелкнул ими по гладкому пузу.
– Вот это я понимаю, чай! А то в городе видишь – «Чайная» – написано. Зайдешь, а там не чай, а моча сиротки Хаси. Да-а! Как моча – желтенький такой, из пакетика.
– Тьфу на тебя, Силыч, за столом-то бы постеснялся!
– А они – стесняются? И дорого-то как! Ну чем такой чай – так водки-то и выпьешь… Да с расстройства еще и еще… А шел, слышь, Федоровна, чайку попить. Вот так оно и бывает с нашим братом.