– А-а… Ни фига себе я заснул! Аленка, ладно… Не оправдывайся, это я виноват – думал, что умнее тебя. Эй, лес! Жители лесные! Не хотел я лисичку губить, простите, если можете!
Лес недоуменно молчал: кто съел, тот и прав, к чему эти звуки? За то время, которое чужаки бестолково прожили на солнечной полянке, несколько десятков тысяч живых существ, местных обитателей, бегающих, ползающих, летающих – стали частью метаболического обмена других живых существ, таких же местных уроженцев, и никто не раскаялся и не попытался выплюнуть добычу обратно.
Леха знал, что в любом лесу Аленку можно спокойно отпустить в «вольное ползание» и она не отстанет, не потеряет бдительности, и собрался было из любопытства на обратном пути так и сделать, но теперь, после того, что случилось… Змея – не болонка, поздно потом будет аукать ей в глотку, высматривая зазевавшуюся зверушку-симпатяшку, и так уже гнусно на душе из-за лисички. Пусть она не совсем лисичка, а видимо – перевертыш, но тем более, можно сказать – ночной гуманоид… Леха смутно помнил бабушкины сказки: оборотни – чаще днем люди, а ночью звери, но и наоборот бывает, баб Ира объясняла… Вот интересно: с одной стороны, он помнит, что она рассказывала ему все это на полном серьезе, а с другой стороны – он воспринимал ее истории на уровне мультяшек. А еще… О смерти лучше не думать… А еще надо будет спросить насчет русалок… Какая чушь в голове. Почему он не способен подумать о серьезном и высоком, умно подумать, чтобы чему-то там было тесно, а чему-то просторно, вплоть до афоризма… нельзя о ней думать, и так поджилки трясутся…
– Тихо, Аленка, это я задним числом переживаю, тихо, не свисти…
– Бабушка, это я…
– А, вернулся, голубчик мой, а я, пока ты ходил…
– Погоди, баб Ира. Вот тут же… брось сковороду, я ее сам помою… Немедленно читай свои заклинания, эмоции, ну насчет мамы… обратно выколдовывай. Пожалуйста!
Бабка поглядела на него пристально и жестко, жалеючи покачала головой, сняла с веревки сохнущее, уже высохшее полотенце, вытерла руки, промакнула рот…
– Чего это тебе приспичило? Погоди, вспомню первые слова…
«Лихо лыково, скорбь-трава, – драно-кошено, мыко-мука. Огорчи зеницу ясную…»
– Все, Лешенька… Ох, снесет меня сейчас сквозняком да прямо в фортку…
– Тебе, я смотрю, полегчало?
– А? Да нет… с чего бы… Просто…
– Угу. Себе хотела мою боль взять, да? Эх ты… Знал бы я раньше…
– Так и что с этого? Сам рассуди: тебе ведь для дела нужно было высвободиться. А теперь, как будешь тугу на сердце носить, не помешает тебе? Я ведь старая, Лешенька, привыкшая горе-то мыкать…