И непонятно – откуда взялась? Как сумела незамеченной весь день за нами красться? Может, старуха забыла что-то да ее вдогон послала? Вопросов много, но мы с Пантелеймоном и Тимохой, переглянувшись, продолжали терпеть и ждать – должно же прорвать девку. Только остроносый не терпел и не ждал. Он – любовался. И было чем. Тяжелые литые бедра под сарафаном так и гуляли, так и гуляли. Нагло, откровенно, с вызовом. Да и грудь ходуном ходила, того и гляди из-под рубахи вырвется. Осьмуша чуть ли не слюну пускал – вон как разобрало. Если бы не моя Маша, то и я бы залюбовался, как знать. Только опоздала ведьма – княжна у меня в душе.
И не утерпела старухина помощница, раскрыла-таки рот. Правда, только после того, как мы все наелись от пуза и в изнеможении откинулись на траву – вкуснотища, пальчики оближешь, глазами еще бы столько же съели, да пихать уже некуда. Тут-то она и выдала:
– С вами в Москву поеду. Завтра фрязин еще денек на соломе без перевязи, питья да настоев полежит – раны непременно откроются. Кого князю привезете? Да и варево вы сготовили – свиней вкуснее кормят, а я по-царски накормлю. Сами, поди, убедились.
Это она моим спутникам. Не в бровь, а в глаз девка влепила. Поесть Пантелеймон не дурак, водится за ним такая слабость, да и Тимоха тоже – в яблочко Светозара угодила. Про аппетит остроносого не знаю, но возражений от него, судя по телячьему взгляду, тоже не дождаться. Ну-ну, а мне что скажешь?
– Не боись, фрязин. Обузой не буду. Слыхала я, на Москве разор да в холопах нехватка. Вот я и пригожусь. Тебе еще месяц в повязках ходить надобно, а то и поболе, а кто их поменяет да травы заварит? – И поучительно: – То-то.
Ну что тут скажешь? Каждый сам свою судьбу выбирает. Ее право. Вот только взгляд ее мне не понравился. Упрямый – полбеды. Но он еще и откровенный.
«Все одно мой будешь», – читалось в глазах.
Не ошибался я, поверьте. Очень уж ясно было написано. Крупным шрифтом.
А с цветом глаз я промахнулся. Это там они мне синими показались, в постели. На самом деле они у нее что-то вроде цвета морской волны, к тому же изменчивые. Сейчас вот, у костра, они были ярко-зеленые, ведьмовские. И огонек в них посверкивал. Пламя костра отражалось? Если бы. Тут впору об ином пламени говорить, том, что пожарче.
Я-то ничего, спокойный. У меня княжна. А вот остроносый, похоже, сгорел. Достало его это пламя и даже облизало. С головы до ног, и с боков, и сзади, но главное – спереди.
Мне даже жалко его стало. Чуть-чуть. На миг.
Угораздило же.
А на удивление невозмутимый Тимоха, жмурясь от сытого блаженства и довольно поглаживая туго набитый живот, насмешливо поглядывая на Светозару, тихонько мурлыкал себе под нос: