День, казалось, никогда не закончится. Помнится, я упоминал о нескольких погибших от моей руки год назад. На сей раз я подсчета не вел. Может, полтора десятка, может – два, а то и два с половиной. Хотя нет, что это я. Одна только моя идея с сундуком унесла на тот свет не меньше полусотни. Осуществлял я ее с помощью славного оружейного мастера Ганса Миллера, которого приметил давно, еще в Болвановке, во время наших состязаний. Стрелок аховый, но руки золотые.
Вот он-то и состряпал, в точности уловив мою мысль, начинку для увесистого сундука. От крышки он пустил веревочки к пяти кресалам. Хватило бы и одного, но вдруг осечка, а надо чтоб искра была наверняка. Сам сундук был заполнен порохом, а железные стенки напоминали гранату-лимонку – в точности такие же ребристые. С внешней стороны он был красиво расписан разноцветными узорами. Это для соблазна. Татары и соблазнились.
Рвануло так, что мало не показалось. Потом, когда ближе к закату мы собирали своих убитых, один из любознательных ратников специально по моей просьбе подсчитал лежавших на месте взрыва татар. Четыре десятка с лишним. Сколько раненых – неизвестно, но если следовать стандартной логике, то должно быть около сотни.
К сожалению, мало чего мы провернули с этим рыжеватым, слегка заикающимся пареньком – времени не было, но, если даже считать один этот сундук, получается, что… Впрочем, тут не до цифири. Вот выстоим, если удастся, а уж тогда…
Зато с трофеями, включая и «живые», ребятки Воротынского расстарались. Им удалось завалить не только кучу знати из числа лихих ногайцев, но и самого главного – Теребердея-мурзу. Отличился и сторожевой полк. Суздальский дворянин Аталыкин ухитрился выбить из седла и захватить в плен Дивея-мурзу, который был у хана чем-то вроде начальника штаба.
Выяснил я это случайно, во время допроса пленных. Надо же знать, кто попал нам в руки, чтобы в случае чего иметь возможность поторговаться. Про последнее я Воротынскому не говорил.
«Я полагаю, что торг здесь неуместен!» – рявкнул Киса Воробьянинов на обалдевшего владельца одесской бубличной артели «Московские баранки».
Вот-вот. Так же и князь. По его мнению, с басурманами торг тоже неуместен, потому лучше про свои задумки до поры до времени помалкивать. Но про такого знатного пленника я молчать, разумеется, не стал и, когда ткнули пальцем в Дивея, мигом помчался к Воротынскому.
Правда, оценил я масштаб потери крымского хана чуть позднее, когда сам пообщался с мурзой. Ох и башковитый мужик. Злой, конечно, христиан на дух не переносит – прямо тебе ваххабит из Средневековья, и говорить о войске хана отказался наотрез. Мол, пытай, неверная собака, все равно молчать буду, но исподволь я сумел его разговорить и понял – этот дядька один стоит двадцати тысяч простых пленников. После этого оставалось уверенно заявить Воротынскому: