– Ай не признал?
– Голос знакомый, – простодушно ответил я. – Может, и встречались как-то, да в памяти не отложилось. К тому ж ты вон какой чумазый – разве тут признаешь.
По-прежнему удивленно глядя на меня, он осведомился:
– Тогда почто медку поднес?
– Жалко стало, – пожал я плечами.
– Вона как… – протянул он задумчиво. – А я прощения хотел попросить, – тяжело дыша, заметил он, кривя губы в тщетной попытке улыбнуться.
Было видно, что парню хоть и полегчало, но в остальном все равно худо. Да и холодно было в этой сараюшке. Я вроде бы тепло одет, но при виде тощих лохмотьев Тимохи и ветхой дерюги, которой он укрывался, меня охватил озноб. Пришлось вернуться к сторожам и сделать замечание, что из-за их недогляда холоп может замерзнуть, и тогда уже им самим придется отведать плетей за убыток, причиненный Борису Федоровичу. Замечание подействовало – через несколько минут сторожа отыскали одежонку.
– И за что прощения? – позволил я себе вопрос, когда парень с наслаждением укрылся драным и пыльным овчинным тулупом.
– Да за тогдашнее, чтоб ты не серчал, – туманно пояснил он. – Истинный крест, фрязин, не хотел я оного, потому и кафтанец вернул.
Лишь тогда я и пригляделся к нему повнимательнее. Ба-а-а, да это же… Я остановился, припоминая его имя. Кажется, Тимоха. В памяти тут же всплыли уважительные слова Апостола. Разумеется, доверять мнению Андрюхи о человеке нельзя – он практически во всех видел только хорошее, но имелось и вещественное доказательство – возвращенный Серьгой кафтанец, то бишь камуфляжная куртка.
– Вон как… – озадаченно протянул я.
Это коренным образом меняло все дело. Надо было попытаться что-то предпринять, но что? Оптимальный вариант – взять и выкупить – отпадал сразу. Денег я не имел и в ближайшем будущем иметь не буду, а выкупать в долг – навряд ли Годунов пойдет на такое. Организовать побег? Я еще не выжил из ума.
– А бежал зачем? Чем тебя Дон-то манит? – осведомился я.
– А там живут – за обе щеки жуют. Чужого никто не желает, хошь и свово никто ничего не имеет. Власти да страсти никакой – оттого всем счастье и на душе покой.
– Такое лишь в сказках бывает, – вздохнул я. – Нет таких земель на белом свете.
– Ан есть, фрязин, – не уступил он. – Живут там, коль уж по правде тебе надобно, и впрямь ни бедно ни богато, зато у каждого хата, в каждой хате баба брюхата, а подле нее играют ребята. С плетью рядом никто не стоит, над душой не гундит, и работает кажный сам на себя, а потому не зазря…
– Ладно, погляжу, что можно для тебя сделать, – ответил я ему перед уходом, так толком и не решив, чем ему можно помочь.