– За что они тебя так? – сочувственно спросил я.
– Слово… требовали… что… не сбегу, – еле слышно пояснил Тимоха. – А я… смолчал… Ты бы мне… сказку… поведал… каку-нито, – попросил он. – Глядишь… и усну… под ее.
– Навечно, – констатировал я. – Нет у меня таких сказок.
– Как же… нету… А тать… почто хотел… тебя… задавить? Вот и… обсказал бы…
– Когда? – не понял я.
– В амбаре… – напомнил тот.
– А тебе откуда… – начал было я и остановился, поняв, отчего мне показался знакомым голос, который остановил Петряя.
– Что ж ты молчал-то, дурья твоя голова?! – заорал я на Тимоху и метнулся к дверям.
На полпути я резко затормозил, снова кинулся к Серьге, кое-как перетащил его на солому и вновь бросился бежать к Борису Годунову. Искать его было легко. Он, как обычно, перед сном проводил время в играх с сестренкой. Увидев мое встревоженное лицо, он вначале тоже перепугался, но, узнав в чем дело, вздохнул с облегчением:
– Решил, сызнова тати напали, – пояснил он мне. – А Тимоха сам виноват, – отмахнулся Годунов. – Я поутру заглядывал к нему. Мол, слыхал я, слову ты своему не изменяешь, потому, ежели дашь его, что бежать не удумаешь, боле бить не станут. А он в ответ, мол, без воли ему и жить ни к чему. Ну я и повелел…
– Повелел насмерть забить? – уточнил я.
Годунов досадливо поморщился, снял с колена Иринку, что-то ласково прошептал ей на ухо и, легонько подтолкнув, отправил девочку спать. Некоторое время он с улыбкой смотрел ей вслед, потом повернулся ко мне и заметил:
– Не надо бы так, Константин Юрьич, при ей-то.
– А забивать надо? – не удержался я.
– Хороший пахарь завсегда поле от сорной травы очищает, – возразил он и сокрушенно развел руками. – А что еще с ним делать? Так оставить? Сбежит. Непременно сбежит. Да исчо похваляться учнет – мол, вона я из каковских, никто мне не указ. А иные прочие, глядючи на него, тож в бега подадутся, и с кем я тогда останусь? Ты, фрязин, не помысли, будто я зверь какой. У меня в деревне окромя Тимохи всего двое поротых и те за дело, потому как я и сам такого не люблю, а тут… Был бы он вона как твой холоп, и мне его драть ни к чему, а ныне я иного выхода не зрю. – И поинтересовался, явно стараясь свернуть разговор с щекотливой темы: – Как там у тебя Андрюха, на ноги встал?
– Кое-как, – нехотя ответил я, начиная понемногу остывать. – Бабка сказывала, что раньше чем месяца через два-три не отойдет. – И усмехнулся, припомнив радость на лице младшего Висковатого. – Первым делом полез сопли мальчишке вытирать. У них сейчас и не поймешь, кто нянька, а кто дите. Оба друг на дружку глядят не наглядятся.