Джонатан устало оттолкнулся от поверхности воды и полетел по направлению к земле, благодаря судьбу за то, что успел раньше узнать об экономном режиме полета на малых высотах.
— Ну, нет, — подумал он, — с этим покончено раз и навсегда. И мне нет никакого дела до того, что я знаю. Чайка есть чайка, я — такой же, как все. И летать буду тоже как все.
И Джонатан, превозмогая боль, вскарабкался на стофутовую высоту. Усердно размахивая крыльями, он устремился к берегу.
Он почувствовал облегчение, приняв решение быть одним из Стаи. Ведь тем самым он разрывал свою связь с Силой, заставлявшей его искать знание. Так он избавлялся и от борьбы, и от поражения. Было так приятно просто прекратить думать и молча лететь во тьме к огням, мерцавшим вдали над пляжем.
— Тьма! — встревоженно расколол тишину утробный голос. — Чайки во тьме не летают! Никогда!
Джонатан почему-то не обратил на голос никакого внимания. Ему было не до того.
— Хорошо, однако! — подумал он. — Луна, береговые огни, дорожки бликов на мерцающей поверхности воды… Тишина, покой… Хорошо!
— Вниз немедленно! Чайки никогда не летают во тьме! Для этого необходимы врожденные особые свойства! Глаза совы! Короткие соколиные крылья!
И там, в ночи, на высоте сто футов Джонатана вдруг осенило. И вся его боль, и все его окончательные решения — все разом испарилось, словно никогда не существовало.
— Ну да — короткие крылья… Короткое соколиное крыло! Вот он — ответ! Надо же быть таким идиотом! Ведь нужно всего-навсего укоротить крыло! Сложить, оставив расправленным только самый кончик. И получатся короткие крылья!
Забыв обо всем, не думая ни о смерти, ни о поражении, Джонатан тут же поднялся на две тысячи футов над черным ночным морем, плотно прижал к телу широкие части крыльев, расправив в набегающем потоке лишь стреловидные заостренные концы, и нырнул в вертикальное пике.
Чудовищный рев ветра в голове… Семьдесят миль в час, девяносто, сто двадцать… И по-прежнему — с ускорением! Сто сорок миль в час, а напряжение неизмеримо меньше, чем было при расправленных крыльях на скорости всего в семьдесят. И, слегка изменив угол атаки концов крыльев, Джонатан с легкостью вышел из пике. Подобно серому пушечному ядру, он несся сквозь пространство лунного света над поверхностью океана.
Джонатан прищурился. Глаза его превратились в узкие щелки. Он был доволен. Сто сорок миль в час! И — полный контроль! А если подняться не на две, а на пять тысяч футов… Интересно, какую скорость…
Клятва, которую он дал себе за несколько минут до этого, была забыта, унесена прочь бешеным ветром. Джонатан нарушил обещание, однако вины за собой не ощущал. Подобного рода клятвы что-то значат для тех, кто приемлет обыденность. Тому же, кто в познании своем коснулся чего-либо исключительного, нет дела до таких обещаний.