Я ожидал, что получу вскоре после всех казусов от тебя письмо. Но не дождался. Сейчас у меня мелькнула мысль, что, возможно, ты и не знаешь, что же получилось после того, как твой батя написал мне письмо о твоем последнем фортеле.
Посылаю тебе телеграмму тов. Егорова (первый секретарь Брянского обкома партии. — Ю.О.), из которой ты кое-что, может, и поймешь.
Мое отношение к этому делу следующее:
Стоит ли из-за вахтера рисковать жизнью, будущим, наукой, всем прекрасным, что есть в жизни?
Милый мой — я на своем пути встречаю вахтеров… похлеще и подипломированней твоего. И всем бить морду? А ведь тоже часто хочется. Встретишь и ты их. И не раз!
Следовательно — не пора ли крепко подумать о характере и прочем — что человек настоящий должен выковывать в себе изо дня в день.
Думаю, что тебе не следует произносить мне крайних слов: либо анархистских, либо покаянных. Наши отношения не требуют этого».
«Наши отношения не требуют» — интонация не высокого благодетеля, а друга. Человека общей судьбы, на пути которого тоже постоянно возникают «вахтеры», только еще более изощренные и опасные.
Волной почти отеческого чувства окрашено все письмо: «Подробно напиши мне — как было дело. И больше не вручай свою судьбу и жизнь в руки вахтеров! Ей-богу, мы все стоим гораздо большего!
Привет отцу!
P.S.Обязательно подтверди получение этого письма. А то на почте тоже есть… вахтеры».
Необыкновенная открытость, простота и человечность — вот, пожалуй, общее свойство всех писем Вершигоры. Даже и намека нет, что он генерал, а питомец его по социальной лестнице где-то болтается внизу.
Написанные разгонистым четким почерком простосердечного человека, письма в большинстве случаев не датированы. И не всегда легко установить, к какой поре последующих почти 20-летних отношений они принадлежат. То ли к началу возобновившейся дружбы, то ли много позже, когда уже и сам Вершигора подвергался гонениям, находился накануне ареста, неоднократно был избиваем в печати, месяцами ждал ответов от редакторов и цензуры. Вынужден был, ломая себя, три года переделывать свою правдивую повесть, испытал предательства и доносы вроде бы вчерашних соратников по партизанским тропам.
Тон все тот же — душевной ясности и открытости, готовности помочь там, где он опытней и сильней, все рассказать человеку, которому поверил, и поделиться тем, что имеешь.
«Здорово, Володя. С Новым годом! Всяческих успехов в […] студенческой жизни!
Дела мои — по-старому… Дали санкцию на выход книги (доработанного издания «Люди с чистой совестью». —