– А так ли уж это важно? – простодушно осведомился я. – Кто бы против меня ни вышел, а драться придется. Сабля все равно одна, и рук две. Так какая разница?
Воротынский жалостливо посмотрел на меня, будто на несмышленыша, чувствовалось по сердито поджатым губам, что ему очень хотелось сказать что-то резкое, но он сдержался, недовольно пояснив:
– Про саблю ты верно сказываешь, одна она. И про руки тоже верно. Но тут важно – из какого они тулова растут. За то время, что государь сюда едет, да за ту седмицу, что пройдет, пока Андрей Тимофеевич не ударит на тебя челом царю, – я тебя всем тонкостям не обучу. Потому и надо прикинуть, кто выйдет супротив тебя из оставшейся пары. Ежели второй по счету, тоже Иван, то тут и впрямь надобно сабельку выбирать. Он – мужик дюжий, в батюшку пошел, потому и в сече бердыш облюбовал, а с сабелькой у него худовато. Ну вроде как у тебя, – прогудел он, спустив все мои достижения на уровень сточной канавы.
Мне даже обидно стало. Получается, я все это время тренировался впустую? А Осьмушка как же? Я же его, случалось, одолевал. Значит, не такой уж я безнадежный, как считает Михайла Иванович. Хотел было возразить, но потом вспомнил нынешний бой и осекся.
Поднял меня Воротынский ни свет ни заря, с третьими петухами. Как раз когда я, поеживаясь от утреннего холодка – середина августа это ж в двадцать первом веке конец лета, – вышел на подворье, они прокукарекали. Князь даже не дал толком одеться, заявив, что хватит холодных портов да рубахи, то есть я оказался на крыльце в одних подштанниках.
И тут же, стоило мне спуститься на последнюю ступеньку, кто-то справа опрокинул на меня ведро с водой. Честное слово, температура – словно зачерпнули из проруби – аж сердце зашлось.
Оглядываюсь – Тимоха мой стоит, улыбается, а в руках пустая бадейка. Ах ты ж… Но сказать все, что я о нем думаю, мне не довелось. Хотел, да не успел. Только я открыл рот для возмущенной тирады, как тут же с левого бока, точнее почти сзади – я ж к Тимохе лицом повернулся, – еще один водопад. Резко оборачиваюсь – остроносый скалится. Ну, Осьмушка! Уж тебе-то точно не спущу! Но не успел я сделать и шагу, как меня еще раз окатил Тимоха – видно, он предусмотрительно припас для меня сразу две бадейки… Сдурели они, что ли?!
– Троекратное крещение, – прогудел князь, внимательно наблюдавший за этим издевательством, стоя в пяти шагах от меня. – Ибо рассусоливать недосуг – потрудиться надобно не мешкая. Вона о заутрене ужо народ возвещают, – неопределенно мотнул он головой в сторону, комментируя церковный перезвон. – Первый звон – пропадай мой сон, другой звон – земной поклон, третий звон – из дому вон! – И деловито: – Давай в опочивальню, оботрись скоренько – и туда, где ты с Осьмушей сабелькой помахивал.